— Он не поступил с тобой так, как поступил со мной отец.
— Это верно.
— И не говори мне, что я не вправе злиться на него.
— Я и не говорю.
— Я его ненавидеть вправе.
— Да не говорю я, что ты не вправе. — Она помолчала. — Но тогда зачем ты вообще со мной поехал?
— Если он жив, я хочу сказать ему это в лицо.
— А по телефону ты ему об этом говорил?
— Нет, конечно.
— Потому что мне было бы трудно винить его за бегство, если б он знал, что ты намерен съесть его заживо.
— Ты защищаешь его.
— Нет, — сказала Глория. — Я способна увидеть все твоими глазами. Но и его глазами тоже. И по-моему, ничего дурного в этом нет.
Станция — та самая, на которой она заправлялась при прошлом приезде в эти края, — почти не изменилась. Ветры оторвали от навеса несколько дранок, но допотопные насосы, штабеля покрышек и ископаемый тягач в точности отвечали тому, что сохранила ее память. И за прилавком продуктового магазинчика сидел, листая журнал, все тот же мальчик. Глория заглушила мотор.
— Не сердись, — сказала она. — Я знала твоего отца долгое время. И изменить мои представления о нем мне трудно.
— Он бросил меня. Я рос в нищете. Я не попал бы в строители, не допился бы чуть ли не до смерти, если бы вырос рядом с отцом в Соединенных Штатах.
— Карлос…
— Чисто экономическое рассуждение, — не глядя на нее, сказал Карлос. — Мальчишка идет.
Теперь она увидела, что мальчик все-таки не тот. Овал его лица остался до жути прежним, но лет ему было восемь-девять.
Глория опустила стекло.
— Hola, — сказал мальчик. — ¿Como estáis? [70]
— Хорошо, — ответила Глория. — А у тебя?
— Заправиться хотите? — спросил он, берясь за шланг насоса.
Прежде чем она успела ответить, Карлос тронул ее за руку.
— Мы и сами справимся, — сказал он мальчику. — Оставь нас на пару минут, мы все сделаем.
Мальчик, похоже, сильно в этом сомневался.
— Насос включить непросто, — сказал он.
— Если у нас не получится, тебя позовем.
Мальчик пожал плечами, вернул штуцер в держатель и ушел в магазин.
Карлос поднял стекло.
— Не хочу с тобой спорить, но я как-то приустал раскатывать по этим дерьмовым местам.
— Мы провели здесь немногим больше суток.
— Я знаю, — ответил он.
— Если твое терпение иссякает так быстро…
— Не в этом дело, — сказал Карлос.
— Тогда в чем же?
Пауза.
— Мне ночью сон приснился. Сейчас он уже не кажется мне таким дурным, но, поверь…
Глория молча ждала продолжения.
— Мы были в нашем мотеле, — начал Карлос. — Только этажей в нем стало пятьдесят. Мы шли по коридору, стучались во все двери. Каждый номер был пуст, кроме последнего, там мы его и нашли.
Он сидел на кровати. Нас видеть не мог. Выглядел в точности как я, постаревший. Как буду выглядеть лет через тридцать. Только вместо груди у него был комод. Ящики с ручками. Он выдвинул их, все до одного, — внутри было пусто.
Я ударил его по лицу, но рука прошла сквозь него, как будто никакого лица не было.
Карлос резко откинулся на спинку сиденья, лицо его было красным.
— Какая жара, — пробормотал он, снова опуская стекло.
— Ужасный сон, — сказала Глория.
— Да, пробуждаться можно и как-то получше.
— Ты не так уж и сильно похож на него, — сказала она.
— Это был сон, Глория. Опровергать его бессмысленно.
Наступило долгое молчание. Наконец Карлос сказал:
— Я залью бак. Может, купишь чего-нибудь попить? И мне тоже. Воды, только не содовой.
Она попробовала улыбнуться:
— За весом следишь?
Он улыбнулся в ответ, и — словно флаг развернулся — что-то снова связало их.
— Я всегда на страже, — сказал Карлос.
— Всегда осторожен — вот точное слово, — сказала она.
Магазинчик встретил Глорию приятным воздухом, не прохладным, но хотя бы не неподвижным. Все ее тело покрывал пот, струйки стекали из-под лифчика и со сгибов локтей. Глория постояла у холодильной витринки, купаясь в ее свежем дыхании.
Принеся бутылки с водой к прилавку, она увидела, что читает мальчик: старый баскетбольный журнал под названием «El Jam». На обложке блокировал бросок высоченный китаец.
— Ты играешь? — спросила Глория.
Мальчик оторвал взгляд от страницы журнала:
— Да.
— С братом, — сказала она.
Он положил журнал на прилавок.