Он шёл на «кукушку», конспиративную квартиру, откуда обычно начинались дневные маршруты. Как учил Мироныч, на подходе он проверился, убедился, что за ним никто не следит, ухмыльнулся играм старого филёра и со двора вошёл в небольшой двухэтажный особняк. Михаил Капитонович немного опаздывал, но его это не очень огорчало, потому что сегодня задания не было и были запланированы проверочные и учебные маршруты. Квартира во втором этаже, «кукушка», была скромно обставлена: много стульев, несколько письменных столов и грифельная доска на стене. В ней никто никогда не жил, и она была сильно прокурена. Мироныч сидел за столом в облаке дыма – один.
«Странно! – подумал Сорокин. – А где все?» Мироныч поднял на него глаза.
– Ты чё, ваше благородие, лыбишься, как только что от мамкиной титьки оторвался?
Сорокин остолбенел – Мироныч смотрел на него злыми глазами.
– Чего лыбишься? – снова спросил он. – И чего опаздываешь?
Только тут Сорокин заметил на столе початый шкалик. – Ты что, Мироныч, ещё ни свет ни заря, а ты… Мироныч не ответил и глубоко вздохнул.
– Наших всех похватали!
– Как?
– Так!
– А кто?
– Наши же!
– Я ничего не понимаю!..
– Я тоже! Ты, ваше благородие, не раздевайся, поехали в управление!
Во дворе особняка был каретник и конюшня.
– Я запрягу! – сказал Мироныч и взялся за сбрую. – Я сам опоздал на пять минут и видел, как наших выводили и усаживали в полицейскую карету.
– Всех одновременно?
– Да, всех разом! Даже меня дожидать не стали…
Михаил Капитонович видел, как Мироныч набрасывал хомут, подвязывал гужи́ к дышлам, и у него дрожали пальцы.
– Что-то, Мироныч, я не пойму… – Сорокин стоял в полной растерянности.
– А ты думаешь, я пойму? – Мироныч взялся за уздечку и вывел запряженную в рессорную коляску лошадь.
Когда сели и Мироныч взмахнул вожжами, Михаил Капитонович вдруг вспомнил:
– Я вчера видел Изабеллу и Ремизова.
– На кладбище?
– А ты откуда знаешь? – удивился Сорокин.
Мироныч хмыкнул, и Сорокин решил пока об этом не спрашивать, спросил о другом:
– А что вчера было около гостиницы?
– «Модерна»-то?
Сорокин кивнул.
– А делегация ихняя приехала, Советов… а наших-то, которых погнали с дороги, много набралось, вот мы и смотрели, как бы кто за пистолет не схватился… да не бросился… – Ну и как?
– Да што – как? И хватались и бросались, так там рота была полицейская, она еле сдержала, ты-то с дамочкой своей уже далеко был и не видал…
Да, подумал Сорокин, не только «не видал», но даже и не вспомнил, ни он, ни Элеонора, когда к вечеру вернулись в гостиницу. Как картинки, будто перебирая фотографические карточки, он стал вспоминать вчерашний день. После кладбища они пошли обедать, потом гуляли по набережной Сунгари, в городском саду и разговаривали, вспоминали каждый своё: Элеонора рассказывала о книге, о том, как болела, рассказывала про Читу, вспоминала Екатерину Григорьеву и Дору Чурикову. Когда проходили мимо городской тюрьмы, она спросила, не сюда ли приходили её телеграммы. Михаил Капитонович сказал «Нет, а в управление», и стал рассказывать о том, как он познакомился со следователем Ивановым в бронепоезде, но умолчал про Гвоздецкого. При упоминании Иванова Элеонора сразу спросила: как был убит Огурцов. Михаил Капитонович был к этому готов, он ещё раньше думал, что ей наверняка будет неприятно узнать, что Огурцова, к которому, несмотря ни на что, она относилась с теплотой, он убил своей рукой. Он решил это скрыть и сказал, что Огурцова застрелил генерал Нечаев. Он боялся рассказывать об этом, потому что она знала Нечаева, точнее, видела его; а из её рассказов о том, как она жила в Харбине, он понял, что она тут знает многих. Но сейчас Нечаев был далеко.
– Что ты так разлыбился, ваше благородие? Слезай, приехали!
Слова Мироныча прозвучали, как тычок в бок.
Мироныч остановил коляску у парадного подъезда управления. Они слезли и пошли к своему начальнику майору Ма Кэпину. Сорокин вспомнил, что в первый раз увидел его после исчезновения Ли Чуньминя и ещё раз, когда ему объявляли приказ о переводе в политический отдел.
У Ма Кэпина сидел полицейский чиновник Хамасов. Как только Сорокин и Мироныч вошли в кабинет, туда через боковую дверь сразу вошёл Номура. Он уставился на них и не сказал ни слова. За Номурой в кабинет вошли четверо полицейских с карабинами, и Ма Кэпин объявил, что Сорокин и Мироныч арестованы «до выяснения обстоятельств». На Мироныче и Сорокине защёлкнули браслеты и повели в подвал. Мироныч шёл и молчал, Сорокин оглядывался, и полицейский легко толкал его в спину. Подвал был длинным коридором без внешнего света, а только с тусклыми лампочками в потолке и дверями по обеим стенам с зарешечёнными окошками. В начале и в конце коридора стояли вооружённые полицейские.