Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
178 
Сорокина из ресторана не было долго. Элеонора понимала, что надо решаться, и не спала, она готова была объясниться и ждала его. Наконец дверь открылась, Элеонора зажмурилась от света, дверь закрылась, Сорокин присел около неё, и на неё сильно пахнуло водкой и запахом лука из селёдочного салата. Она снова почувствовала брезгливость.
– Штин погиб! – сказал Сорокин. – Ты завтра поплывёшь одна! Я тебя догоню, когда всё выясню.
Элеонора отвернулась к стене, а он полез на верхнюю полку, не дождавшись от неё ни реакции, ни ответа.
* * *
7 мая в 21.25 из грузопассажирского порта Дайрен от стенки отвалил японский каботажник «Хи́но Ма́ру». Он совершал рейсы по маршруту Ниигата – Пусан – Дайрен – Циндао – Шанхай. Однако две недели назад в проливе между островом Цусима и корейским берегом в ночном тумане он не смог разминуться с корейской рыболовецкой шхуной, покорябал борт и намотал на винт толстый канат. Что стало со шхуной, капитану «Хино Мару» Сасаэ́ Каконо́сукэ так и осталось неизвестным, только они с помощником Имаёси Марио́ и вахтенным матросом поняли, что шхуна была корейской, потому что за бортом кричали на корейском языке, судя по всему, тонущие рыбаки. Это место считалось опасным, и малым судам рекомендовалось не ходить здесь в тёмное время суток. Капитан был страшно раздосадован происшествием, потому что сбивался график, но и корейцы отомстили – на винт намотался канат с их шхуны. Исходя из этого, Сасаэ Каконосукэ считал, что они квиты.
Прошло уже двадцать минут, как «Хино Мару» отвалил от стенки.
– Пассажирку устроили? – спросил Сасаэ Каконосукэ Имаёси Марио.
Тот кивнул. Старые моряки, ветераны императорского флота, герои Цусимы, они были вместе очень давно, и объясняться подробно и подолгу у них не было необходимости.
– Как она тебе?
– Ба́ка га́йдзин!
– Это понятно! Она же иностранка, а значит – дура! – Каконосукэ отвлёкся от разговора и скомандовал рулевому, тот повернул штурвал и направил нос «Хино Мару» на свет дальнего, выводящего из порта бакена. – А мне показалось странным!..
– Что?
– Когда она прощалась с этим длинноносым, она была спокойная, как скала, а сейчас постой около двери её каюты, послушай!
– И что я услышу?
– Рыдает, как простая баба!
– Они, русские, все такие!
– В том-то и дело, что она не русская!..
– А кто?
– Она англичанка!
– Тогда действительно странно!
Когда «Хино Мару» исчез в темноте и Сорокин перестал различать его бортовые огни среди бортовых огней других судов, он вынул из кармана пальто фляжку и приложился.
«Леди Энн ожидает в шанхайском порту Сэм Миллз! Он ей будет делать предложение!»
Он размахнулся выкинуть фляжку в море, но передумал, в ней ещё было больше полупинты отличного шотландского виски.
Войны Сорокина. Игры разведок
По кабинету следователя перед глазами Сорокина ходил странный японец. Спокойный.
Следователь, хозяин кабинета, тоже был японец, однако другой – крикливый и большой драчун. Он бил Сорокина, когда тот отвечал на вопросы не так. Вот только что Сорокин получил удар в солнечное сплетение, потому что на вопрос, за что он убил корейца, вышибалу в публичном доме, Сорокин ответил, что не помнит ни корейца и ни того, чтобы он кого-то убивал. Однако каждый раз следователь успевал нанести только один удар, а перед вторым другой японец, странный, – его Сорокин успел назвать про себя «хромой» – останавливал следователя словами: «Вы его убьёте, господин следователь!» Следователь замирал, вопросительно смотрел на «хромого», а тот заходил за спину сидевшему привязанным к стулу Сорокину, клал ему на плечо руку, наклонялся и на ухо тихо спрашивал: «Мы понимаем, вы были пьяны, но почему вы были так пьяны и почему вы убили Кван Юн Бона?» Сорокину было больно. По трём причинам. Во-первых, ему было больно, потому что следователь бил каждый раз очень точно, во-вторых, ему бы вспомнить этого Кван Юн Бона, а в-третьих, это не их макакино дело, почему вчера вечером 7 мая он напился. Макакими японцев называл ветеран обороны Порт-Артура Мироныч. Следователь говорил по-русски очень плохо, но понятно, а странный японец – так хорошо, что Сорокину, когда тот говорил из-за спины, было не понятно – это говорит японец или русский.
Сорокин оказался в незавидном положении: сейчас он хотел быть одновременно в трёх точках: в Харбине, потому что он решил поступить в Русскую группу и отомстить за смерть Штина; в Цзинани, потому что там было кладбище, где хоронили всех погибших в войсках маршала Чжан Цзучана русских офицеров и нижних чинов; и в Калгане, поскольку Штин погиб на подступах к этому городу. А он был здесь.
178 
