56 
Переполох, вызванный его появлением, быстро улёгся: добрейшая по характеру и по фигуре хозяйка дома всех заняла делом. Из прислуги в доме держали только китайца повара, из владений которого сейчас слышался рубящий стук ножа; Гоша был отправлен в холодную за окороками, колбасами, рыбой и соленьями; Сергей Серебрянников растворился вовсе и появился уже с бутылками с домашними настойками и наливками, водкой и пузатой флягой в тростниковом плетении. Его жена, беременная круглая Надя, переваливалась из кухни в гостиную и обратно, а Наташа порхала по всему дому: она помогала матери раскладывать столовые приборы, потом бежала в кухню и несла оттуда блюда, потом принесла отцу невиданный штопор с рычагом, потом стала поправлять салфетки на стульях. От неё пахло удивительными, чуть слышными духами, чем-то травяным и цветочным. Сорокин понимал, что это запахи, собранные на утреннем свежем лугу, но не мог разобрать, из чего они состояли.
Наконец сели за стол.
От того, что Михаил Капитонович видел перед собой, он немного плыл и ни на что не мог решиться, помог сидевший рядом Гоша, он положил ему в тарелку тонкие красные и желтые ломтики. Михаил Капитонович принюхался – это была рыба домашнего посола.
– Ну что, дорогие мои! – произнёс Алексей Валентинович. – Я предлагаю поднять первый тост за дражайшего моего боевого товарища Михаила Капитоновича Сорокина, а в его лице за последнего воина, который вернулся с последней, мы будем на это надеяться, а я настаивать, войны! – И тихо добавил: – Ура!
Застолье было долгим и не шумным: Румянцевы берегли беременную Надежду и своего гостя Сорокина, о котором они могли только догадываться, в каком он состоянии находится. Когда Алексей Валентинович предложил Михаилу Капитоновичу настоянной на рябине водки, Серёжа Серебрянников сказал, что этого не стоит, а лучше гостю попробовать китайского вина из дикого винограда, потому что в нём много натурального сахара и, скорее всего, ему это сейчас будет полезно. Он так и подчеркнул – «сейчас».
Когда на столе остались портвейн, коньяк и фрукты, к Михаилу Капитоновичу подсел Алексей Валентинович:
– Что вы такой грустный, голубчик? Отвыкли от людей?
Понимаю! А сколько вам лет, простите за любопытство?
– Двадцать три…
– Значит, вы начали воевать в шестнадцать? Я слышал, что вы кончили училище в шестнадцатом году, это правда?
Сорокин кивнул. Выпитый им стакан вина начал валить его ко сну, но он мужественно боролся, будучи ещё и до предела сытым.
– Я тоже начал военную карьеру в ваши годы. Сначала на линии Амура, а потом здесь… Мы псковские помещики, но мой дед приехал сюда с генерал-губернатором Николаем Николаевичем графом Муравьёвым-Амурским, и поместье отошло в управление его брату, моему двоюродному деду, да так за ним, за этой нашей ветвью Румянцевых, и осталось. – На круглом лице подполковника блуждала пунцовая хмельная улыбка, и Сорокин почувствовал, что Румянцев готов надолго разговориться; его же голова тяжелела, и пуще всего тяжелели веки. – Вот так мы здесь и обосновались, с моей дражайшей супругой. Скитались по разным линиям: и на южной, а после японской кампании и на западной, и на восточной; а в этом доме родились обе мои жемчужинки китайские: и Надюша, и Натальюшка! А? Какие красавицы!!! Вы, голубчик, не горюйте, у вас ещё всё-ё-ё впереди, вот вспомните моё слово!
За спиной у Румянцева встал Георгий Вяземский, показал на часы и приложил к губам палец. Михаил Капитонович коротко глянул на него и незаметно для хозяина дома кивнул.
– Что там Жорж заговоры строит у меня за спиной. – Алексей Валентинович обернулся и погрозил пальцем. – Побудьте ещё, господа! Надюша с Серёжей ночуют в своих апартаментах, мы их не побеспокоим, а нам, старикам, с вами интереснее беседовать, чем между собой. Правильно я говорю, Мария Сергеевна?
– Правильно, Алексей Валентинович, только у Жоржа завтра дела… Наташа! – обратилась Мария Сергеевна к младшей дочери. – Собери нашим юношам что-то с собой, и вот, бутылочку наливки – в корзину… пусть, если захотят ещё поговорят, по-свойски…
Коляска шла тихо, полукровка по булыжникам цокала громко, кучер не мчался, как и обещал. Так его попросил Георгий, он забрал Сорокина с собой.
– И какие планы на будущее? – спросил Вяземский. – Кстати, я в суете не понял про Штина, а вы, по-моему, не спросили про Суламанидзе, вам интересно?..
Сорокин держался одной рукой за бортик коляски, а с другой не знал, что делать. Он был так сыт, что ему казалось, что он наелся на много дней вперёд, его организм уже отвык от такого количества еды, свободную руку он хотел приладить на животе, но она показалась ему такой тяжелой, что он не знал, куда её девать.
56 
