52 
Серебрянников на ходу оглянулся:
– Лечу взрослых людей от сифилиса и гонореи и изгоняю лобковую вошь!
– А меня вылечите? – спросил Сорокин.
– А у вас что? – Серебрянников шёл так быстро, что Сорокин гнался за ним вприпрыжку.
– Не знаю, но скорее – последнее.
– Это просто, – ответил Серёжа, – бритва и керосин!
«Зарежет и сожжёт!» – поёжился Сорокин.
Серебрянников неожиданно остановился, и Сорокин уткнулся в его спину ниже лопаток.
– Тогда вот что! – Серебрянников повернулся и упёрся взглядом в Сорокина. – На Садовую мы сейчас не пойдём… «Как хорошо!» – с облегчением подумал Сорокин.
– …А пойдём ко мне в кабинет, у меня там приличный душ, оскоблим вас, а потом… вам надо переодеться! Тогда можно и на Садовую!
Душ действительно оказался приличный: чистый и горячий. Когда Сорокин открыл оба крана – он не разобрал обозначений: красная и синяя точки, – на него хлынула ледяная вода, которая в момент сменилась кипятком. Сорокин ойкнул и отскочил. Серебрянников из кабинета прокричал, что открывать надо понемногу и сначала холодную воду.
– Спасибо! – пробурчал Сорокин, стал осматривать краны и обнаружил предательские цветные точки. – А что какая? – прокричал он, хотя укрученный душ уже не шумел.
– Это немецкая система с газовым нагревателем, красная – горячий! И… побреетесь сами? Или позвать санитарку?
Сорокин обомлел.
– Какую санитарку? – спросил он, от упоминания «санитарки», не «санитара», а именно «санитарки», у него свело зубы и онемел язык.
– Обыкновенную! Санитарка – звать Тамарка! Глафира!!! – закричал Серебрянников.
– Не надо! Не надо никаких санитарок, я тут голый совсем!!! – проорал Сорокин.
Занавеска отодвинулась, и сверху из-под потолка на него смотрел Серебрянников.
– А что, вас скоблить… когда вы оденетесь? – Он задвинул занавеску. – Ладно, сначала вымойтесь, только не вытирайтесь! Поняли? А то как же вас намылить?
– А сколько ей лет? – Сорокин попробовал рукой струю, его ещё била дрожь.
– А какое вам до этого дело? Вы же на процедуре! Глафира!!!
– Што, Сергей Платонович?
– Дайте этому молодому человеку бритвенный прибор, он попробует сам, он стесняется!
– Ну и пусть его! – услышал Сорокин.
Женский голос прозвучал так близко, как будто бы санитарка по имени Глафира, а никакая не Тамарка стояла уже через занавеску. Занавеска сдвинулась, Сорокин в ужасе шарахнулся, чуть не поскользнувшись на мокром кафельном полу, на него смотрела толстая, приземистая немолодая баба в белом колпаке, который сидел у неё на бровях и ушах, и в ярко-белом халате, натянутом на оплывшее тело, как резиновый.
– Тута и скоблить-та неча, да и стесняются оне, как дитя малое.
Санитарка Глафира сунула Сорокину свёрнутое вафельное полотенце. Сорокин, не отрывая левой руки, которой прикрывался, протянул правую, свёрток был большой, Сорокин не удержал его, вернее, удержал за угол, свёрток размотался, и всё, что в нём было, упало на мокрый кафель.
– Оне ищё и безрукай! – пробормотала Глафира, махнула рукой и утиной развалочкой повернулась к выходу.
Сорокин двинул назад занавеску и поднял с пола большой кусок, судя по цвету и запаху, дегтярного мыла, бритву и раскисший пакетик с тальком. «Ничего, управлюсь и без Глафиры», – подумал он и после этого с наслаждением подставил под горячие струи сначала лицо, а потом плечи.
Из душа Сорокин вышел насухо обтёртый и одетый в исподнее.
– Я, как мог, сделал, Сергей Платонович! – крикнул он. – Осталось только голову!
– Ну, с головой Глафира справится, – ответил Серебрянников и вошёл в перевязочную. – Садитесь на кушетку… Глафира! Несите машинку!
В перевязочную снова вошла Глафира и за несколько минут обкорнала голову Сорокина ручной машинкой для стрижки.
– Ну вот! – сказал Серебрянников и протянул Сорокину тёмный флакон. – Так и быть, поскольку нам на Пекинскую – разорение с вами, – вот приличная мазь, вместо керосина. У меня, знаете ли, супруга беременная и не переносит резких запахов! Вы… мы сейчас с Глафирой выйдем, раз вы такой стеснительный… а вы намажьте этой мазью сами знаете где, а потом мы устроим на вас примерку. Идём, – сказал он Глафире и слегка ткнул её в бок. Глафира, не оборачиваясь, отмахнулась от Серебрянникова, тот оглянулся на удивлённо глядящего на это Сорокина и хитрюще ему подмигнул.
Пересекали Большой проспект, когда уже начинало смеркаться. Неожиданно хлынул ливень, и они встали под маркизом. За несколько секунд под маркизом ювелирной витрины огромного двухэтажного Чурина собралось человек пять. Прохожие запрыгивали из-под струй и теснили Сорокина и Серебрянникова к большому витринному стеклу. Сорокин глянул снизу вверх на длинного Серебрянникова и позавидовал ему. Тот поверх голов любовался золотыми сверкающими струями дождя, попавшими в косой луч солнца. Михаил Капитонович вспомнил свою прабабушку, жившую очень долго и всегда выгонявшую его и младшего брата на зелёную траву их двора между домом и конюшней, когда шёл вот такой слепой, или грибной, дождь.
52 
