- Лёгкой жизни я просил у Бога:
- «Погляди, как мрачно всё кругом».
- Бог ответил: «Погоди немного,
- Ты ещё попросишь о другом».
Пока он шёл к воротам, в его сознании сложились эти строчки, и он вспомнил, где их услышал: это было на снегу у костра под Красноярском, когда в девятнадцатом красные разбили армию генерала Сахарова.
Михаил Капитонович придавил пальцем бумагу, изнутри на сальном пятне проявились мелкие точки, как будто бы бумага оттуда была засижена мухами. «Вот, – подумал он, – всё-таки эта стена глиняная, а не кирпичная! А сейчас придёт старик!»
– Фставай, бай э! – Шаги старика в матерчатых тапочках были неслышные, а голос проскрипел прямо в ухо. – Или исё цяньги плати, моя другой труппка неси! Та ма́ди!
Михаил Капитонович решил не отвечать и сел на ка́не. Кан был низкий и холодный, никто, даже китайцы, летом не топят. Старик стоял над ним, и Михаил Капитонович его толкнул. Старик раскрыл беззубый слюнявый рот, и Михаил Капитонович встал и ударил его.
Он вышел из опиекурильни под громкие визги всех китайцев, которые там были: и старика подавальщика, и его старухи жены, и старухи дочери, и старика внука. Какие же они были все старые и крикливые – прямо одинаково, и воняло от них так, что Михаила Капитоновича стошнило здесь же на пороге. Когда он сплюнул последнюю тягучую слюну, вытер пальцем губы и пальцы вытер об штаны, китайцы замолчали.
«Вот вам, черти косоглазые!» – не оглядываясь, подумал он и пошёл по узкому проходу между кирпичными стенами. Это были внутренние заборы запутанного лабиринта, по которому он вышел на 15-ю улицу Фуцзядя́ня. Светило солнце, почему-то оно садилось за Сунгари, то есть на севере, а не на западе, но Михаила Капитоновича это не смутило, он этого даже не заметил. Был уже конец августа, и вечера стали короткими, но он не заметил и этого.
На улице было много китайцев, одни китайцы: они шли по тротуарам, они на мостовой погоняли запряжённых в тележки ослов, они сами тянули тележки, их расталкивали бегущие рикши… Куда-то все эти китайцы так спешили. Михаил Капитонович никуда не спешил – у него кончились все деньги, которые он получил от Гвоздецкого. И он вспомнил стихотворение целиком, когда в опиумном мороке его носило с прижатым к груди мокрым котёнком:
- Лёгкой жизни я просил у Бога:
- «Погляди, как мрачно всё кругом».
- Бог ответил: «Погоди немного,
- Ты ещё попросишь о другом».
- Вот уже кончается дорога;
- С каждым годом тоньше жизни нить:
- «Лёгкой жизни ты просил у Бога,
- Лёгкой смерти надо бы просить!»
«Лёгкой смерти! Ну что же, пусть будет так – если смерти!»
Не видя дороги, он шёл по тротуару и толкнул старую китаянку, сидевшую на стульчике; старуха боком упала со стульчика и стала шевелиться, пытаясь встать. Он попытался ей помочь, но кто-то толкнул его, и он тоже упал.
– Как вам не стыдно, вы же русский человек, а совсем потеряли человеческий облик! – услышал он. Это была правда, за прошедшее лето Михаил Капитонович сильно поизносился, и от костюма, который он купил на полученные от Гвоздецкого деньги, остались лишь лохмотья.
«Откуда он знает, что я русский? И не всё ли ему равно?» – подумал Михаил Капитонович и почувствовал, что его тянут под локоть. Он опёрся на руку человека, который его толкнул, а сейчас помогал, и поднялся.
– Давайте поднимем её, а то, понимаете ли, неудобно, – всё же мы у них, а не они у нас. – Сказавший это человек был очень высок, молод и, что было не часто для русских в Фуцзядяне, отлично одет. Михаил Капитонович смотрел на него – это был Серёжа Серебрянников.
– Вы меня знаете? – спросил Серебрянников, видя, как Сорокин внимательно на него смотрит и не отводит глаз. – А, постойте! – Серебрянников толкнул Михаила Капитоновича в плечо и тут же ухватил его за рукав, потому что Михаил Капитонович стал падать. – Думаю, если вас отмыть, то вполне сойдете за поручика Михаила Капитоновича Сорокина… Нет?
Михаил Капитонович глупо улыбнулся и кивнул.
– Ну, тогда идёмте со мной, помните адрес: улица Садовая, 12, угол Пекинской?
Улица Садовая, 12, угол Пекинской
Серёжа Серебрянников отмахивал длинными ногами и не оглядывался. Сорокину было трудно за ним поспевать, он задыхался. Он хотел задать вопрос, куда тот делся из эшелона, но не получалось сформулировать, и тогда он неожиданно спросил:
– А чем вы занимаетесь?