92 
Они следовали дальше. Гондатти шёл в середине группы и чертил план посёлка, каждую усадьбу, ставил номера и прикидывал площадь участков. Он обратился к Ли Чуньминю и показал ему свои записи.
– По распоряжению Управляющего дорогой Бориса Васильевича Остроумова мы продаём им эту землю по три-четыре рубля за сажень! Хотелось бы с вашей помощью получить список всех, кто здесь поселился и имеет серьёзные намерения строиться!
– Это не совсем наше дело, но мы дадим вам копию полицейского протокола, можете воспользоваться!
Когда Сорокин толкнул калитку очередного дома, он услышал два выстрела. Он вздрогнул, увидел, что Ли Чуньминь встал впереди Гондатти, а тот полез в карман пальто. Выстрелы прозвучали с пустыря. Из-за посадок Сорокин не видел, что произошло, и побежал туда, перемахнул через забор и оказался на пустыре. Иванов лежал на спине «яко во гробе», и на него навалилась фигура в солдатской шинели. Сорокин за плечо рванул фигуру, он сразу узнал солдата из полуроты Огурцова, «лошадиного дохтура» Селиванова, тот дышал. Иванов тоже дышал и спокойными глазами смотрел в небо.
– Что с вами, Илья Михайлович? – Сорокин стал расстёгивать пуговицы его пальто.
– Оставьте, голубчик, трое убежали, посмотрите туда и идите, идите, это те – наши… – спокойно сказал Иванов и скосил глаза вправо. Сорокин посмотрел по направлению взгляда Иванова и увидел, что по пустырю убегают люди, а наперерез к ним от оцепления верхом скачет Нечаев. «Когда успел распрячь-то?» – оторопел Сорокин. Генерал склонился к гриве полукровки, с его правой руки свисала толстая ременная плеть. Сорокин рванул. Перед Нечаевым бежали трое, он догнал первого и ударил плетью, тот рухнул, потом он догнал следующего и тоже ударил плетью. Третьего смял конем. Когда Сорокин подбежал, двое корчились на земле, последнему Нечаев вязал руки.
– Вяжите тех! – крикнул Нечаев. – Там ваш!
Сорокин подбежал к одному из лежавших, насел на него и ударил рукояткой нагана по правой ключице. «Пусть полежит!» – промелькнуло в его голове, и он кинулся к другому. Это был густо заросший бородой Огурцов, и он узнал в нём извозчика… Огурцов лежал на спине и, опираясь на локти, пытался встать. У него была только левая половина лица, правая была срезана плетью, вместе со щекой и глазом. Сорокин увидел в его руке револьвер и выстрелил.
– А вы, голубчик, ворона! – подошедший Нечаев выстрелил в Огурцова, тот дёрнулся. – Не уберегли вашего начальника, так нельзя!
Сорокин побежал к Иванову. На ходу он увидел, что туда же мчится карета скорой помощи. Когда он подбежал, Иванова погрузили, и внутрь залезал полицейский врач Мигдисов.
– Что с ним? – с трудом переводя дыхание, спросил Сорокин.
Степан Гаспарович нехотя повернулся и сказал:
– Хреново! Скорее всего – пуля в позвоночнике! Можем не довезти!
Ли Чуньминь ходил по кабинету. Михаил Капитонович писал отчёт.
– Какой по счёту был дом, когда были выстрелы? – спросил Ли Чуньминь.
– Четвёртый по левой стороне…
– Что говорят Селиванов и этот… третий, как его?..
– Петраков…
– Кто убил Григорьеву и нашего полицейского?
– Всё валят на Огурцова!
– Правильно… Огурцов уже не ответчик! И суд, который нам от вас достался по наследству, присяжных, мог бы смягчить наказание Огурцову, учтя его пролетарское происхождение! Нашли удавку?
– Да!
– Где?
– В вещах Селиванова…
– А вот этому уже не отвертеться! Нечаев написал свои показания?
– Вот они!
– Приобщите к делу! А что говорит Чурикова?
– Утверждает, что зачинщиком всего был Огурцов!
– Что говорит о нём? Как она оказалась в банде?
– Говорит, что он её изнасиловал и обещал убить за то, что она пришла в полицию…
– Её можно освободить, только надо, чтобы она дожила до суда! Позаботьтесь об этом!
– Как?
– Если она согласится, пусть поживет пока в камере…
– В…
– Да, а вы снимите квартиру, я назначил вас на должность Иванова… – А…
– А он час назад умер. На операционном столе.
Ли Чуньминь и Сорокин обедали в ресторане, там, где Сорокин обедал с Ивановым. Ели и пили молча. Ли Чуньминь пил как русский. Сорокин чувствовал себя виноватым. Очень больно отозвались в его душе слова генерала Нечаева: «Не уберегли вы вашего начальника! Так нельзя! Ворона!»
«А как было можно, если он взял и ушёл? Что я мог сделать?» И Михаил Капитонович вспомнил, как Иванов вдруг стал суетиться.
92 
