ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Жестокий и нежный

Конечно, из области фантастики такие знакомства. Герои неплохие, но невозможно упрямые. Хоть, и читается легко,... >>>>>

Обрученная во сне

очень нудно >>>>>

Королевство грез

Очень скучно >>>>>

Влюбленная вдова

Где-то на 15 странице поняла, что это полная хрень, но, с упорством мазохостки продолжала читать "это" аж до 94... >>>>>

Любовная терапия

Не дочитала.... все ждала когда что то начнётся... не понравилось >>>>>




  42  

И так мне захотелось прижать ее к сердцу, что я пошел к ней. Знал, что она стирает белье на Ворскле и дети крутятся около.

Увидел их издали. Ёська сидел на бережку, голый, Ганнуся в рубахе стояла по колени в воде и помогала матери полоскать.

Я издали подал голос, чтоб не испугать. Все-таки вода, глубина.

Дети обрадовались. Мы устроили с ними купание. Люба сказала, чтоб жалели мыло, но я мылил детям головы до пены, и она красиво плыла по течению.

Потом вымылся сам. За камышами.

Звал Любу. Не подошла. Не хотела оставлять детей. Я сказал, что отсюда видно и ничего не будет, если она отойдет ко мне. Даже разозлился.

Домой возвращались все вместе. Я тащил ведра с чистым бельем. Люба несла на руках Ёську и держала за руку Ганнусю.

Я необдуманно высказал упрек:

— Я к тебе с такой любовью, с такой любовью! Тебе что, трудно?

Люба сказала:

— Трудно. Ты даже представить себе не можешь, как трудно.

Я со зла хотел бросить ведра, чтоб белье выпало и запачкалось. Но отмел это соображение как недостойное. Наоборот. Аккуратно поставил на траву и сказал:

— Как скажешь, так и будет. Не подойду к тебе, пока сама не попросишь.

Люба прибавила шаг без ответного слова.

Под вечер явились Петро с Катериной.

Сидели за столом в саду, выпивали, закусывали как положено.

Дошло до песен. Я затянул «Катюшу», в честь жены Петра. Ганнуся подпевала.

Люба бегала в хату то за тем, то за тем, громко смеялась без повода. Петро каждый раз поворачивал голову на ее звук, как петух. Она вроде подавала ему сигнал, где находится каждую данную секунду.

Диденко сразу сильно выпил, но спать отказывался. Наливал себе еще.

Потом сказал:

— Мишко, гад ти останнш, иди до мене у прийми. Тут же ж рай. Чистый рай. У колгосп не пiдеш, Hi, не пiдеш. Що тoбi там робити? Нема чого. Анi влади там, анi страху для твое! дугш скаженої. Toбi тут краща робота є. Будеш пiстолетом махать. Як твiй батько. Уci тебе боятися будуть. Уci! I Люба твоя, i дiти. I Петро. Будеш його боятися, Петро?

— Буду, а як же ж, — Петро ответил сразу, как обычно отвечают пьяному.

Я тоже подключился:

— Приїду до вас, Микола Iванович. Обовя́зково приїду. Буду дiльничним. Ото ж нарештi в Рябин! порядок настане. Усi боятимуться. А ви — нi? Гадаєте, що для вас виняток зроблю? Зась. Ніяких винятків. Ні-я-ких!

Шутка закончилась неважнецки.

Диденко упал на доску стола всей грудью. Я еле успел подхватить литровую бутыль: на треть самогонки еще осталось.

Диденко вдруг вскинулся.

Закричал, как скаженный:

— Геть з моєї хати, паскуда! Геть! Геть! — Причем махал кулаками.

Дети испугались и заплакали. Петро их успокаивал.

Люба смотрела безучастно.

Катерина дергала Петра за рукав, чтоб бросил детей и помог увести Диденко в хату. Дети не отпускали слепого.

Я кое-как отвел пьяного в хату. Уложил на пол. Туда, где спали дети. Потом передумал и вытащил старика на двор, туда, где он дремал днем, — в высокую траву под вишней.

Посмотрел на Диденко, который растянулся на траве, и удивился, что второй раз за короткое время ношу с места на место человека.

Меня окликнул Петро. Самогонка у нас оставалась, надо было допить.

Детей уложили спать. Люба тоже легла.

Катерина одна пошла домой, на прощанье погладила по голове мужа.

Меня попросила:

— Як дуже напє́теся, не пускайте мого з двору. Буде усю ніч вештатися по селу. Людям заважати. Покладіть десь тут. А краще не давайте йому пити. Він не вміє.

Ушла, оставив Петра, вроде оставила неживую вещь, за которую опасалась, что ее не то чтоб украдут, но могут пристроить не на место. Ей потом шукай.

Петро выпил стопку и больше не притрагивался. Я пил добросовестно. Петро пел. Голос у него был некрасивый, не сильный. И вообще.

Ніч яка місячна, ясная, зоряна,

Видно, хоч голки збирай.

Вийди, коханая, працею зморена,

Хоч на хвилиночку в гай.

Пел и поворачивал голову и спину в сторону хаты. Я думал: «Ну что ты там углядишь, несчастный калека, „видно, хоч голки збирай“. Ну что тебе видно, что тебе видно, что ты на чужую жену бельма бесстыжие наводишь. Был бы ты зрячий, я б тебе показал „голки“».

И я сказал где-то на третьем куплете: — Хорошо поешь, Петро. Красиво. Зарабатывать не пробовал? Пел бы, а люди б давали что ни то. Ты тут, у Диденко, и столуешься харчами, на мои гроши купленными? Любочка вкусно готовит. Пробовал? Нравится?

  42