очень нудно 
38 
Штадлер потянулся к бумажке под тарелкой.
В последнюю секунду я руку перехватил и сжал.
— Нет, гражданин Штадлер. Расписка ваша все-таки останется у меня. Я с документами привык работать. А документ, тем более с подписью, — вещь на вес золота. Правильно? Идите с пустыми руками. И рот пополощите. Кровь на губах. Потом рассказывать будете, что я к вам пытки применял.
Штадлер вымученно улыбнулся и показал рукой, что он языком не болтает.
— Болтаете вы или нет, доподлинно неизвестно. Вот выйдете отсюда — и начнете разговаривать на всех языках мира.
Штадлер ушел. На выходе тетрадку достал и намеревался что-то нацарапать. Я не допустил.
Зусель меня ждал. Сидел возле стола. Но не у самого, а немножко как бы в стороне. Деликатно отставил табуретку. Намекал, что на угощение не зарится.
Но я видел по опыту: состояние его было такое, что горячий чай с сахаром нужен позарез.
Молча вскипятил чайник. Воды в чайнике как раз, чтоб быстренько. Специально проверил.
Налил в стакан заварки, кипяточку, положил три куска рафинада. Дал в руки.
Зусель брал чай медленно. Видно, раздумывал, стоит ли рядом с салом что-то кушать, тем более в некошерном доме.
Я выбора ему не дал.
— Когда выпьете, буду разговаривать. Мне вам «скорую помощь» звать нельзя. Вам же во вред. Разговоры пойдут. Согласны?
Зусель молчал. Стакан дрожал в его руках.
Первые слова выговорил такие:
— Ложку. Размешать надо.
Дал ему ложку. Он размешал сахар. Пил медленно каждый глоточек.
Я не торопил.
Пустой стакан из рук Зуселя не забирал. Оставил, чтоб тот сам пристроил на стол. С мыслью проследить движение. По движению, которым человек ставит на стол пустой стакан, многое можно сказать. Например, не просто про волнение, а про внутреннюю готовность дальше развивать отношения со следователем. Если стакан ставит и утыкается глазами в пол — плохо. Уйдет в несознанку. Если ставит и на следователя тем временем смотрит хоть как — хоть в упор, хоть искоса, — можно открывать протокол. Заговорит.
Зусель стакан не ставил. Крутил его на колене. Переворачивал, опять крутил.
Чтоб не упустить инициативу, я сказал:
— Долго будете молчать? Сам пришел и сам молчит.
Зусель вздрогнул и выпустил стакан вдребезги. Кинулся подбирать осколки. Порезал палец. Но не прекратил свои идиотские действия, а дальше продолжил.
Я, конечно, проявил нервы:
— Гражданин Табачник, вы что, играться со мной в спектакль сюда явились?
Рывком поднял старика под мышки, волоком усадил на табуретку.
Зусель поерзал и опять спустился на пол. Вроде начал искать картуз. Я подал прямо на голову. Нахлобучил. Слегка пристукнул.
На последней силе четко сказал:
— Итак, отвечайте на мои вопросы. И последний раз ставлю вас в известность, что тут не шапито на проволоке. У вас ума совсем нету, что вы с собой Штадлера притащили? У вас соображение пропало подчистую, что вы свидетеля при подобных разговорах ставите?
Зусель молчал. Он никуда не смотрел. Ни в пол. Ни в потолок. Ни на меня. Качался на табуретке с закрытыми глазами. И неудобно ему было качаться, потому что я его слишком близко втиснул к столу, когда пристраивал на место.
Я сделал вид, что спокоен.
— Объяснение вашему, так сказать, глупому поведению вижу единственное: явка с целью громадной провокации. Согласны? Отвечать!
Последнее слово я, конечно, громко выкрикнул и стукнул кулаком по столу. Тарелка с салом-луком подскочила. Штадлер, когда пытался вытянуть с-под нее свою цидулку, подвинул ее к самому краю.
После моего стука тарелка подскочила и свалилась на колени Зуселю. Он от сотрясения открыл глаза и как раз схватил налету тарелку в охапку. Дурной-дурной, а реакция, как у голкипера.
Испытанный прием дал роковую осечку. Зусель от вида сала в своих руках упал в обморок. Или что-то такое.
И в обморочном состоянии заголосил свое молитвенное.
И громко, гад, с хлюпаньем. А уже ночь. Соседи спят.
Я закрыл ему рот рукой. Он притих с мычаниями в прежнем духе. Я сильней. Он замолчал.
Я отнял руку и понял: гражданин Зусель Табачник скончался. И последней виной тому — моя сильная рука. Не рассчитал. Зажимал рот. А захватил и нос.
На фронте такое со мной, да и с другими, которые ходили в тыл врага за «языками», случалось. Было страшное расстройство и досада. Но горя не ощущалось. Война есть война. Но тут…
38 
