ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Обрученная во сне

очень нудно >>>>>

Королевство грез

Очень скучно >>>>>

Влюбленная вдова

Где-то на 15 странице поняла, что это полная хрень, но, с упорством мазохостки продолжала читать "это" аж до 94... >>>>>

Любовная терапия

Не дочитала.... все ждала когда что то начнётся... не понравилось >>>>>

Раз и навсегда

Не понравился. Банально, предсказуемо, просто неинтересно читать - нет изюминки. Не понимаю восторженных отзывов... >>>>>




  80  

Какая мне разница, как золото оказалось у Довида буквально?

Разница именно в том, была ли Лаевская в это замешана.

Мирон утверждает, что была.

Главное, безоговорочное и ясное — первоначально узел делал Евсей. Значит, Евсей и привез кисет. Мирон ему чужой. А Лаевской не чужой. Евсей бы к чужому с таким грузом не заявился. А Лаевская к родному, да еще и зависимому по всем швам, явилась с уверенностью, что все приказанное исполнит. Мирон Евсея не знал. Придумать его образ со слов Лаевской — зачем путаться лишнее?

Нет.

Тут и содержалась капелька правды, на которую Мирон опирался всем телом.

Кисет привезли Лаевская с Евсеем. Потом Мирон отдал его Довиду.

Это мне свидетельствует про что?

Это мне свидетельствует про то, что Евсей был с Лаевской в чем-то крепко заодно. И до того крепко, что потом застрелился, оставил своих троих детей и любимую жену на произвол.

Гроши, которые Зусель в Чернигов тащил и где-то потерял или еще что, — отдельная история. Может, они и не с кисета. Они — посторонние.

И может, Гришка про эти именно гроши и имел в виду.

Я даже не размышлял, а внутренне ползал и ползал вокруг кисета с золотом и бумажками в виде денег — про которые, кстати, Мирон ничего отдельно не сказал и даже вроде не заметил их особо, — аж до кружения во всем теле — с головы до пяток, с пяток до головы, и врастал в землю, вдавливался. А гора надо мной высилась и высилась. Высилась и высилась. Высотка, которую надо было взять. Несмотря на жертвы. Назло врагу.

В Рябину вошел ночью.

Вслед мне брехали собаки. И сам я себе показался собакой.

Бегаю, бегаю, как за своим хвостом гоняюсь. И нюх у меня вроде заварен: сильно горячим накормили. Или сам хватанул.

Сколько раз делал план. И каждый раз план срывался или отодвигался. И отодвигала его пухлыми руками Лаевская. Отодвигала и отодвигала. И не в определенную сторону, а так — вроде тарелку с невкусной едой.

Потому что она — Лаевская Полина Львовна — сытая по горло. Ей не к спеху.

А я — голодный. Мне срочно.

И ни разу за все время пути не вспомнил про исчезнувшего Зуселя. Про гроши, что у него якобы присутствовали, — сто раз. А про него как такового — ни разу.

В хату к Диденко не стучал.

Завалился спать прямо в саду под вишней. Ряднинка там валялась. Сухая трава в изголовье — наверно, старик дремал днем. Я на его место и пристроился.

Подумал с радостью: повезло. Никаких слов объяснять не нужно. Никого будить не пришлось.

Встал до петухов. Тихонько стукнул в окно.

Выглянула Любочка. Открыла дверь. Мы обнялись крепко-крепко.

Я шепнул, чтоб она пошла за мной.

Люба спросила на ходу:

— Что случилось? Ты надолго?

Повернулся к ней всем телом:

— Ничего не случилось. Сегодня мы с детьми уезжаем. Садись, надо важное тебе сказать — и пакуй вещи. Садись, садись.

Любочка опустилась на скамейку, на самый край.

Сказал:

— Довид Басин умер. Гришку и Вовку мы берем к себе. Где двое — там и четверо. Да, Любочка?

Люба заплакала.

Но произнесла твердое:

— Да.

Диденко к моему появлению отнесся спокойно. Радости не проявил, но и не бурчал. Сказал:

— Увозишь, значит, своих. Срочная эвакуация. Я не ответил ничего.

Дети мне обрадовались, конечно. Я их долго обнимал и прижимал к сердцу.

Ганнуся взяла меня за руку и секретным голосом прошептала:

— Пойдем в сарай, я тебе покажу что-то.

Ёська побежал за нами. Я, чтоб он не споткнулся, взял его на руки.

Вошли в сарай. Ганнуся, как в музее, показала пальчиком на что-то у стенки. Доски, инструменты.

— Папа, дедушка себе делает гроб, чтоб в нем лежать под землей. Мы ему помогаем.

Ёська прижимался лицом к моей шее и повторял каждое Ганнусино слово неразборчивым детским языком.

Ганнуся подвела меня близко. И правда, на двух пеньках стоял гроб. Еще не до конца сделанный. Доски обструганы гладко.

Ганнуся с гордостью провела по ним ладошкой:

— Ничего не должно колоться. Мы с Ёськой сами проверяем. Мы любим дедушку и хотим, чтоб ему было хорошо. Еще осталась крышка, и дедушка будет умирать.

Я слушал и смотрел. Но в какой-то момент упустил нить. Показалось, что я во сне. Только тяжесть Ёськи не дала мне окончательно прикрыть глаза и опуститься на твердую землю, хоть сильно хотелось.

  80