52 
Я много читал; я начал готовить, экспериментировал с блюдами французской кухни; я взял напрокат автомобиль и съездил в Сесо и Венсен. В общем, я замечательно проводил время; но каждый раз, когда кто-то стучался ко мне в дверь, у меня замирало сердце и я думал: «Анник?»
Но нет — не она. Один раз это была соседка, которая спросила, нет ли у меня взаймы бутылочки минералки, потому что она забыла купить, а ей не хочется еще раз идти в магазин, снова спускаться по лестнице при ее ревматизме… один раз — мадам Ют. Она была очень недовольна, что ей пришлось подниматься на третий этаж, но мне звонили из Англии, и это могло быть срочно (она имела в виду, что у меня кто-то умер). Когда я взял трубку, отец тут же высказал мне свое недовольство, что ему пришлось ждать целых пять минут (мадам Ют явно не торопилась) и что счет будет астрономическим, но все равно, сынок, с днем рождения. Ага. А я совершенно забыл.
И еще один раз — поздно ночью, — за неделю до моего отъезда в Англию, в дверь опять постучали. Но это был другой стук. Даже не стук, а отрывок мелодии. Костяшки пальцев отбивали ритм, а кончики пальцев выводили мелодию, и все это сопровождалось вполне художественным свистом. В первый момент я запаниковал — решил, что меня пришли грабить какие-то меломаны, но потом я узнал «Боже, храни королеву»[119] и открыл дверь. Разумеется, это были они: Мики, Дейв и Марион. Марион стояла, прислонившись к перилам, — хорошенькая, молчаливая, с пытливым взглядом. Мики вытащил гребешок, обернутый papier de toilette,[120] и насвистел мне «Доброе старое время».[121] Дейв изображал из себя француза — так, как их представляют карикатуристы: вязаная кофта в сине-белую горизонтальную полоску, берет и тонкие усики, нарисованные жженой пробкой. Под мышкой он держал baguette [122] и в довершение ко всему жевал чеснок. Он шагнул вперед и расцеловал меня в обе щеки. Я едва не задохнулся от запаха чеснока, а хлеб уперся мне в живот.
— Бобби Чарльтон, Джекки Чарльтон, Coupe du Monde,[123] Боже, храни королеву.
Мики досвистел песенку до конца. Марион улыбнулась. Я тоже улыбнулся. Они, наверное, сами не поняли, что они сделали, но все было прощено. Мы завалились в квартиру, и я достал бутылку кальвадоса, чтобы отпраздновать. Марион продолжала внимательно наблюдать и улыбаться, а Дейв с Мики пустились в долгие пространные рассуждения:
— Может быть, он болел.
— Да нет, с виду вполне цветущий. Может, он был в депрессии.
— Mais il n'est pas boudeur. [124] Может, просто переработался.
— Или любовница его бросила.
Я взглянул на Марион.
— Вполне вероятно, — заключил Дейв.
Они исполнили первые такты «Спасибо, Боже» Мориса Шевалье, причем Дейв изображал скрипача, взяв вместо скрипки baguette.
Я улыбнулся, вроде бы соглашаясь.
Марион улыбнулась в ответ.
6. Взаимосвязи
Бийанкур и пожар на Бирже: это о чем-нибудь говорит теперь? Спросите меня, что я делал в 1968 году, и я отвечу: работал над своим дипломом (обнаружив попутно малоизвестную переписку между Гюго и Колриджем о сущности поэтической драмы, которую я потом опубликовал в ежеквартальном журнале «Современный язык»); влюбился, пережил трагедию брошенного любовника; поднаторел во французском; написал сборник малых литературных форм и выпустил рукописное издание оного сборника в одном экземпляре; изрисовал пару альбомов; подружился с приятными людьми и встретил свою будущую жену.
Если бы мне сказали об этом до того, как я уехал в Париж, я бы до смерти перепугался. Перепугался бы, поразился и, наверное, был бы разочарован. Расширение кругозора и накопление впечатлений — это все замечательно. Но я, наверное, ехал в Париж с большими ожиданиями. Чего я искал? Для начала я собирался познать себя — ярко, живо и пылко. Я также мечтал отыскать разгадку некоего первостепенного синтеза искусства и жизни. Сейчас это звучит наивно. Впрочем, самые важные в жизни вопросы всегда звучат на удивление наивно. А это был, наверное, единственный вопрос, который интересовал меня по-настоящему — еще с наших первых экспериментов с Тони в Национальной галерее. «Кое-кто предпочитает жизнь, но мне больше нравятся книги» — таково было наше с ним кредо, которого мы держались и которое заставляло нас чувствовать себя виноватыми — виноватыми, потому что мы опасались, что наша великая страсть к искусству проистекает исключительно из пустоты в нашей «жизни». Как они взаимодействуют, эти два подхода? Есть ли какая-то точка, где одно уравновешивает другое? И как их различить — должны же быть какие-то критерии? Может быть, жизнь — это тоже произведение искусства; или произведение искусства — это высшая форма жизни? Что такое искусство: может быть, просто роскошное развлечение, которому ошибочно приписывают некую мистическую духовность? Жизнь кончена; но кончено ли искусство?
119
Английский гимн.
120
туалетная бумага (фр.).
121
Шотландская песня на слова Роберта Бернса.
122
Багет (фр.) — длинный батон белого хлеба, который у нас называют французским батоном.
123
Известные английские футболисты, члены сборной, которая в 1966 году выиграла чемпионат мира по футболу, проходивший в Англии; чемпионат мира (фр.).
124
Но он не жалуется (фр.).
52 
