101 
Джимми же, наоборот, вернулся из Оленьего острова спокойным и серьезным человеком. Он был настроен по-дружески, но, однако, проявлял сдержанность и на сходках всегда старался не выпячиваться и даже оставаться в тени. У него была репутация человека, которого надо слушать, если он вдруг заговорит. Правда, говорил он чрезвычайно редко, так редко, что многие задавались вопросом, открывается ли вообще его рот хоть когда-нибудь.
Тео в общении был приятным, хотя и не особенно привлекательным. Джимми в общении был привлекательным, хотя и не особенно приятным. Те, кто были с ними знакомы, меньше всего ожидали, что эти двое станут друзьями. Но вышло именно так. Тео не отрывал глаз от спины Джимми, как будто намеревался в нужный момент подставить руку и не дать Джимми при падении разбить затылок об пол; Джимми время от времени останавливался, чтобы сказать что-то прямо в громадную ушную раковину Тео, прежде чем снова двинуться со своей ношей через толпу. Лучшие друзья, говорили люди. Смотрите на них, это воистину настоящие друзья.
Время приближалось к полудню — было еще одиннадцать часов, но до полудня оставалось недолго — большинство приходивших приносили выпивку вместо кофе и мясо вместо сладостей. Когда холодильник оказался заполненным, Джимми и Тео Сэвадж, поднялись за холодильными камерами и льдом на третий этаж, в квартиру, где вместе с Вэлом обитали Чак, Кевин и жена Ника Элейн, одевавшаяся во все черное, поскольку во время отсидки Ника считала себя вдовой, однако некоторые говорили, что черный цвет ей к лицу, поэтому она и предпочитает рядиться в черное.
Тео и Джимми нашли два холодильника в кладовке около сушильного аппарата и несколько пакетов со льдом во фризере. Они взяли кулеры, погрузили пластиковые мешки на подносы и поспешили обратно, но вдруг Тео сказал:
— Послушай, Джим, задержись-ка на секунду.
Джимми посмотрел на тестя.
Тео кивком указал на стул.
— Разгрузись и присядь.
Джимми послушно поставил кулеры рядом со стулом, опустился на него, посмотрел на Тео, ожидая, когда тот перейдет к делу. В этой квартире Тео Сэвадж вырастил и поставил на ноги семерых детей, в маленькой квартире всего с тремя спальнями, перекошенными полами и гудящими трубами. Тео в разговоре с Джимми однажды сказал, что, по его глубокому убеждению, уже только за это он до конца своей жизни не должен извиняться ни перед кем и ни за что.
— Семеро детей, — говорил он Джимми, — да еще с разницей в возрасте меньше чем два года; и все они верещали во всю силу своих легких в этой засранной квартире. Люди толкуют о радостях, которые получаешь от детей, верно? А ты представь себе, я приходил с работы в этот бедлам, и причем каждый день одно и то же осточертевшее шоу. Какая уж там радость. Одна головная боль. Боль, от которой голова раскалывалась.
По рассказам Аннабет, когда ее папаша приходил домой к своим головным болям, то задерживался дома ровно на столько, чтобы пообедать, а потом снова скрывался неизвестно куда. Сам Тео уверял Джимми, что ему ни разу не пришлось выспаться, когда его детям пришла пора взрослеть. Его потомство состояло в основном из мальчиков, а с мальчиками, по его мнению, много проще — их надо кормить, учить правильно драться и играть в футбол, а с этим у него не было с ними никаких трудностей. Ласку и нежность, которые им необходимы, они могут получить от мамаши; к своему старику они приходят, когда им нужны деньги либо на машину, либо для того, чтобы внести за кого-нибудь залог. А вот дочери, поучал Тео Джимми, дочери — вот кого мы портим.
— Он что именно так и говорил? — удивилась Аннабет, когда Джимми рассказал ей об этом.
Джимми совершенно не интересовало бы, каким отцом был Тео, не пользуйся он каждым удобным случаем, чтобы упрекнуть Джимми и Аннабет в том, какие они никудышные родители и чтобы с добродушной улыбкой, как бы между прочим, не сказать им, что он никогда бы не потерпел такого от своих детей.
Джимми обычно согласно кивал и благодарил тестя, но пропускал его советы мимо ушей.
А теперь Джимми видел в глазах сидящего напротив него Тео искры мудрости старого, многое испытавшего человека. Тео опустил глаза, а потом поднял их и посмотрел с горестной улыбкой на Джимми; склонив на бок голову и прислушавшись к доносящимся снизу голосам и топоту ног, он произнес:
— Похоже, Джимми, тебе удается повидать всю свою семью на свадьбах или на поминках. Разве я не прав, Джим?
— Конечно, прав, — ответил Джимми, снова пытаясь стряхнуть с себя оцепенение, охватившее его еще в середине вчерашнего дня; в этом состоянии его истинное «я», находилось как бы вне его тела, парило над ним, рассекая воздух отчаянными беспорядочными взмахами, стараясь снова попасть в телесную оболочку, прежде чем он, устав от этих взмахов, провалится, подобно камню, в черную бездну.
101 
