44 
Матери Мю. Жены Билла.
Ирландская ли кровь тому была виною, напряженные ли нервы, но Морин кожей ощущала чей-то взгляд. Этот взгляд не был враждебным, скорее, любопытствующим, изучающим...
Морин водила рукой по индейским покрывалам, висевшим на стенах ее комнаты. Трогала старую посуду. Билл хорошо зарабатывал, но новых чашек и тарелок в доме не водилось.
Морин взяла в руки бусы. Розовые, карамельно-гладкие, круглые, чуть неровные бусины глухо стукались друг об друга, и Морин вдруг показалось, что они хранят тепло человеческого тела... Нет, разумеется, они нагрелись просто от ее ладоней, но ощущение чужого присутствия только усилилось.
Какой она была женщиной, Мэри Лу Смит, златокудрая и синеглазая хозяйка ранчо «Соколиное Перо», разделившая с юным Биллом Смитом все тяготы и лишения первых месяцев своего замужества?
Морин задумчиво прижала к груди алые бусины и вышла во двор. Ответы можно получить, только задавая вопросы. Она вышла за плетеный забор и быстро зашагала по хорошо различимой в высокой траве тропе – здесь наверняка постоянно проходили лошади.
Через полчаса, когда ранчо осталось далеко позади, Морин оказалась по пояс в серо-зеленом море травы. Тропа здесь была уже еле различима, но она больше и не требовалась.
Прямо перед Морин, ярдах в двухстах, поднимался пологий, но высокий холм. На его склоне был отчетливо виден громадный черный жеребец, спокойно пасущийся и лишь иногда бдительным взглядом окидывавший окрестности. Лорд Байрон, он же Барон.
Морин чуть передохнула, крепче сжала бусы в кулаке и прибавила шагу. В горку идти было труднее, но она упрямо карабкалась на холм, уже точно зная, кого там увидит. И все же картина, открывшаяся ей, едва не заставила Морин. расплакаться.
На самой вершине холма травы почти не было. Вернее, здесь она росла не так густо. Зеленый дерн прикрывал небольшой холмик, на котором вместо креста или могильного камня лежал обыкновенный речной голыш, только очень крупный и абсолютно белый. Видимо, в состав камня входил кварц, так как сейчас, на солнце, камень то и дело вспыхивал ослепительными искрами, словно был усыпан бриллиантами. У основания камня лежали цветы. Алые степные гвоздики и маки, синие люпины, желтые купальницы, белые кувшинки. В изголовье могилы стояла кряжистая, но надежная скамья – два толстых пня, доска поперек и еще одна – в качестве, спинки.
На скамье сидела, скорчившись, маленькая фигурка. Худенькую спину обтягивала выцветшая клетчатая рубаха, босые ноги были в пыли. Только золотые кудряшки-пружинки – ореолом вокруг головы. Маленький грустный ангел.
Морин застыла, не в силах сделать ни единого шага. И снова ей показалось, что кто-то смотрит на нее, пристально, чуть тревожно и вопросительно.
Морин с трудом разжала пересохшие губы. Старинная гэльская формула сама собой сорвалась с языка.
– Я пришла с миром и не имею зла в своих помыслах...
Мюриель буркнула, не оборачиваясь:
– Это ирландский, да? Красиво...
– Это гэльский... Сама не знаю, почему я так сказала. Мне... можно войти?
– Тут дверей нет. И ты уже пришла.
– Я сяду?
– Садись.
Морин почти робко опустилась на скамью. Потом вспомнила, поспешно протянула Мю бусы. Почему-то это казалось ей очень важным, именно здесь, именно сейчас...
Девочка молча приняла алую нить, стала перебирать бусины тонкими пальчиками. Тишина вокруг звенела песней жаворонка. Солнце разгоралось все ярче. Морин кашлянула.
– Мю, я тебя искала, но теперь понятия не имею, что говорить. Наверное, надо извиниться...
– За что?
– Ну...
– Нет, раз хочешь извиняться, скажи, за что. Словами.
– За то, что я... что мы... Твой отец и я...
Мю вскинула голову, и Морин увидела на лице девочки тень улыбки. Только тень – но от этого на сердце сразу стало легче.
– Мю, я действительно не знаю, что сказать. Но если ты обижена...
– Я не обижена. И извиняться не за что. Я немножко не ожидала, растерялась... ну и все!
– Ты не сердишься на меня... на нас?
– За что же? Я ведь уже говорила тебе, мы с папкой в тебя влюбились. Оба. И я рада, что ты тоже.
– Что – тоже?
Мю резко повернулась к Морин. В синих глазах загорелась тревога.
– Ты тоже влюбилась? Или нет? Скажи мне, Морин.
– Я...
– Скажи словами!
– Да.
– Нет, целиком скажи.
И тогда Морин посмотрела на девочку и ответила просто и тихо:
44 
