84 
Он круто затормозил посреди комнаты.
— Марин, у тебя есть другой мужчина?
Марина взглянула на мужа в полном недоумении.
— Хороший вопрос на смертном одре, — усмехнулась она.
Макс судорожно сглотнул. Ему было не до смеха, и Марина это поняла.
— Нет, Максик, у меня никого нет. И никогда не было. Сейчас меня волнует в общем-то не это. Как жаль, что ты так мало меня знаешь…
— Ну тогда расскажи мне о себе. — Макс подавил готовый вырваться вздох облегчения. — Я готов слушать тебя хоть всю ночь.
Марина зевнула:
— Ты знаешь, я спать хочу. Поздно.
Марина стащила плед со спинки дивана, укрылась им и свернулась клубком. Макс хорошо помнил эту ее привычку — свернуться клубком. Марина положила под щеку гобеленовую «думку» и закрыла глаза. Длинная челка упала на нос и вздрагивала от дуновения. Макс невольно потянулся и убрал волосы. Марина вздохнула и повернулась к нему спиной. Он взял поднос с остывшим молоком и отправился на кухню.
— Оставь мне, пожалуйста, ключи от дедова дома, я завтра поеду в деревню, — донеслось ему вслед.
Укладываясь спать в кабинете, Макс еще надеялся, что утром жена передумает. Ну, погода будет другая, другое настроение. Но он ошибся. Она действительно довольно быстро собралась и даже не разрешила проводить себя.
Здесь, в деревне, Маринино беспокойство осело, уступило место робкой радости. Она вдруг обнаружила источник радости в простых и, казалось бы, скучных вещах — высаживании ростка в цветочный горшок, прогулке в поле без особой цели, болтовне с соседкой, выпалывании грядок. Когда Марина ходила в лес за какой-нибудь необходимой ей корягой, подсолнухи, казалось, поворачивали ей навстречу свои круглые головки. Марина смеялась им в лица и подмигивала: живу, как видите! И ей чудилось, что все живое вокруг разделяет ее ликование, ее радость от простых и понятных вещей, и это лишь усиливало ее радость и ее ликование. А стоя на поляне у леса и созерцая сверху мелкие домики деревни, Марине хотелось бежать вниз, чувствуя ветер. Она иногда не могла удержаться и впрямь проделывала этот финт. Потом лежала в высокой траве, глядя в небо. Неясные волнующие образы бродили вокруг нее в такие минуты. Она не пускала в себя воспоминания о детстве — они горчили, а также и мечты о будущем — они были неясны. Но смутные художественные образы были допускаемы в Маринину голову без препятствий.
Там они, цепляясь друг за друга, складывались, рассыпались, рождая идеи, которые позже, возвратясь в дом, она воплощала на бумаге.
— Господи, как хорошо! — вскрикивала она иногда, окинув взглядом все вокруг — траву, деревья, ветки сосен, золотистую кору, стога вдалеке. — Как хорошо! Я живу, дышу, я вижу это! Как я раньше могла не замечать?
И пугалась собственной сентиментальности. Марина срочно искала себе какое-нибудь дело, конкретное занятие. Например, как муравей, тащила в дом объемную замысловатую корягу, затем шлифовала ее, пропитывала морилкой, покрывала лаком. Постепенно дом преображался, поддаваясь настойчивым усилиям хозяйки.
* * *
Половина дома, принадлежащая Никите, была погружена во тьму, лишь свет от лампочки над крыльцом пробивался сквозь густую зелень черемухи. Никита донес сумки до крыльца, принадлежащего Максу, и сразу ушел к себе. Вика вступила в дом, как космонавт ступает на грунт незнакомой планеты. Здесь, на половине Макса, пахло ремонтом. Везде царили следы бурной деятельности. Сейчас эта часть дома была примерно в том состоянии, в котором находилась половина Никиты, когда Вика жила там с детьми. Но в отличие от голого пространства той части, где жил Никита, пространство Макса приобретало иные черты. Здесь сквозь хлам ремонта пробивался образ будущего жилища, и Вика не могла понять — что же ее так взволновало с самого начала?
Марины не было видно, и Вика двинулась по дому самостоятельно: недоверчиво, но не без любопытства. Гостиную от веранды отделяла белая прозрачная занавеска. Она колыхалась от дуновения ветра и казалась сотканной из тумана. Потолочная балка, выступающая, как и на половине Никиты, здесь была несвободна. Ее обнимали немыслимо изогнутые коряги, отполированные местами до блеска. Приглядевшись, Вика угадала в одной из коряг обезьяну. В другой — змею. Эти детали сказали Вике многое.
И белая прозрачная занавеска без рисунка, и коряги на потолке служили фоном для будущей картины. Дом словно застыл в ожидании. Кухня встретила гостью пучками трав по стенам и льняной скатертью на столе. На полках — глиняная посуда. Белый кувшин и бочонок с крышкой. Керамические емкости для продуктов. Замысловатые бутылочки с фигурными крышечками. Старые табуретки, выкрашенные явно недавно в озорной лимонный цвет, по ровному полю которого тут и там разбросаны наливные белые лица ромашек и синие — васильков. Надо всем этим витает сладко-терпкий аромат тимьяна и гвоздики. Вика опустилась на одну из табуреток, зачарованная обаянием кухни. Помещение дышало, веяло живым и теплым. Вика поднялась, когда услышала шаги на лестнице. Предстоящая встреча с подругой немного пугала ее.
84 
