Глава 30

Свадьба Роберта и Алексы состоялась в Рождество. На брачную церемонию, разумеется, приглашали и Джеймса, но ему было легче остаться в стороне. Рождество он провел в одиночестве, в Инвернессе, до темноты плавая на яхте. Он проплавал и весь следующий день, а потом работал до поздней ночи, заканчивая подробные заметки о прошедших переговорах, которые и представил двадцать седьмого декабря в восемь утра.

— Не ожидал такой оперативности, — удивился Элиот, — Это может означать только то, что с Алексой все в порядке.

— Все прекрасно. Вообще-то сегодня она собирается домой.

— Семья ее все еще здесь?

— Нет. Родители поехали в Топику, а сестра — на Иль.

— На Иль… — озабоченно пробормотал Элиот.

Лицо друга приняло выражение, которое Джеймсу уже довелось как-то видеть — когда Элиот рассказывал о прекрасном острове-рае, — и, выждав минуту, Стерлинг предположил:

— У тебя что-то связано с островом?

— Да, связано, — признался Элиот.

Он не раз уже думал о том, что когда-нибудь расскажет свою историю Стерлингу: быть может, в качестве ненавязчивого предупреждения, потому что видел, как с каждым днем Джеймс становится все больше похожим на него самого. Возможно, сейчас и пришел срок.

— Это очень старая история. Если быть точным, ей тридцать два года. Именно тогда произошли события, благодаря которым я стал таким, каким ты знаешь меня сегодня. В то время я закончил колледж, получил двухгодичную стипендию на изучение философии в Оксфорде и строил планы об идиллической жизни профессора в каком-нибудь старейшем университете. Летом я поехал отдыхать на Иль, где встретил и полюбил первую жену Жан-Люка, который находился тогда в изгнании. Женевьева сбежала от него и нашла пристанище на Иле, потому что знала: только туда Жан-Люк не сможет за ней последовать.

— И она получила убежище?

— О да! Александр и его жена Изабелла приютили Женевьеву. — Элиот улыбнулся доброму воспоминанию о любимых людях. — Точнее, приютили нас обоих. Мы с Женевьевой провели на острове только три недели, но знали, что будем вместе до конца наших дней. Мне необходимо было вернуться в Англию, а Женевьева с помощью Александра должна была разорвать брак с Жан-Люком и приехать ко мне. Но вскоре после моего отъезда Женевьева узнала, что уже беременна от Жан-Люка — наследником, которого тот так безумно хотел, и решила родить ему наследника в обмен на свою свободу.

Элиот тяжело вздохнул. Вздох его был наполнен горечью и сожалением.

— Я был тогда очень наивным. Даже Александр понимал, что Жан-Люк — это дьявол во плоти. Но и он не мог знать истинного вероломства своего младшего братца. Моя Женевьева стала первой жертвой этого монстра.

— Он убил Женевьеву? — спросил Джеймс, понимая наконец, что именно эта ужасная смерть превратила Элиота из благочинного добродушного университетского профессора в хладнокровного разведчика — точно так же, как страшная смерть родителей Джеймса трагически и бесповоротно изменила его собственную жизнь, погубила его любовь.

— Убийство не было доказано, хотя и нет ни малейших сомнений в этом. Месяц спустя после того, как Женевьева дала жизнь Алену, ее застрелили под Ниццей, в двадцати километрах от виллы Жан-Люка. Мальчик был с Женевьевой, и меня постоянно мучил вопрос; не пыталась ли она бежать, взяв с собой сына, потому что поняла, как страшно будет ребенку жить с таким чудовищем?

— Элиот, мне так жаль.

— Мне тоже. — Он задумчиво посмотрел на Джеймса, понимая, что не следует объяснять очевидного: Джеймс встал на ту же опасную тропу одиночества.

Конечно, это был путь благородный, путь вызова злу, но путь, начавшийся с отказа от человеческой любви во имя общечеловеческой, неизбежно вел к замкнутой жизни без любви вообще. Джеймс это знал, и не было необходимости растолковывать ему подобную истину. Помолчав минуту, Элиот улыбнулся и, предполагая, что возвращается к более счастливой теме, с любопытством спросил:

— Кэтрин дает на острове концерт?

— Нет. Кэтрин любит Алена, — ответил Джеймс почти виновато. «Алена… человека, из-за которого, возможно, твоя возлюбленная Женевьева поплатилась жизнью». — Они собираются пожениться.

Джеймс ожидал, что его друг вздрогнет от боли, осознав горькую иронию судьбы. Однако увидел на суровом лице Элиота ласковую, одобрительную улыбку.

— Кажется, то, что нужно.

— То, что нужно? — изумленно переспросил Джеймс.

  151