Ее коллекция записей была богатая и хорошо подобрана. Майкл выбрал концерт для скрипки Дворжака, который слушал когда-то. Он пытался припомнить, с кем он был на этом концерте, но не смог. С Розин или… может, с Лилиан?.. Тот факт, что он не мог это вспомнить, говорил сам за себя. А то, что было у него с Вирджинией, он едва ли забудет когда-то. Тут совершенно другое…
— Ну вот, готово, я надеюсь, ты не потребуешь сливки. У меня есть только молоко.
— Еще лучше черный.
Она выпрямилась, широко улыбаясь:
— Удивительно, но наши вкусы сходятся.
— Совершенно верно, — сказал он с нажимом, хотя чувствовал, что двойной смысл его слов мог и ускользнуть от нее. Он вдруг вспомнил, как Джин смутилась, когда он коснулся ее лица в тот день у себя дома. Неужели это было только вчера? И вот он уже у нее дома.
Взяв чашку с кофе, которую она протянула ему, он устроился с одного края большого кресла, или, скорее, маленького диванчика, а она, скинув туфли и подогнув под себя одну ногу, уселась рядом с ним. Ее колено почти касалось его бедра. О боже, подумал он, почему она не убирает его?
— Джин, а почему ты не замужем? — неожиданно для себя спросил он.
— А с чего вдруг такой вопрос?
— Ну как же, — сказал он более мягко. — Тебе двадцать семь, и ты красивая, живая, талантливая…
— Ты хочешь сказать, что я разношу почту талантливо?..
— Ты смеешься надо мной, а я серьезно.
— Когда ты серьезен, у тебя появляется небольшая морщинка между глаз. — На какое-то мгновение она коснулась его лба. — И это делает тебя старше.
— Я и есть старше. Так почему все-таки?
Она потянулась.
— Может быть, потому, что я была часто неприветлива и холодна.
— А что сделало тебя такой? Несчастная любовь?
— Можно сказать и так, — тихо произнесла она и снова отхлебнула кофе. Он показался ей горячим, и она поставила его на поднос, чтобы остыл.
— А что случилось? — спросил Майкл как можно мягче. Положив руку на спинку кресла, он повернулся к Джин лицом. Когда его колено коснулось ее, он ощутил легкий трепет в ней, но она не отодвинулась.
— Это старая история. Ничего из того, что не испытали уже миллионы других людей.
Она коротко рассмеялась и подняла глаза. В них было нечто, чего он не видел прежде: какая-то глубокая затаенная боль.
— А ты действительно подходишь для своей работы, — сказала она. — Настоящий психолог. Не припомню, чтобы я когда-нибудь так много говорила о себе в один вечер.
— А ведь ты на самом деле сказала не так уж много. То, что я спрашиваю тебя сейчас, мне действительно важно знать.
— Хочешь наставить на истинный путь?
— И не собираюсь.
— Ну да! Ведь это твоя профессия.
— Я хочу помогать людям. Если у них есть проблемы, я стараюсь, чтобы они поняли их природу и самостоятельно справились с ними. Я не психиатр и имею дело с нормальными людьми. Кроме того, я здесь у тебя не как воспитатель, а как друг. Так что же произошло?
Джин почувствовала, как кровь прилила к лицу. Никогда и никому не рассказывала она о своем прошлом. Но Майкл был не просто первый встречный, и ему, пожалуй, она могла кое-что рассказать.
— Мои родители разошлись, когда я была маленькая. Вот и все.
— Это было отвратительно?
— Да нет. Просто болезненно.
Он коснулся ее своей рукой, мягко провел ладонью по волосам и легонько погладил пальцами шею.
— Сколько лет тебе было?
— Семь.
— И ты понимала то, что произошло между ними?
— Ничего ужасного. Но я поняла, что отец, которого я обожала, который часто носил меня на плечах и читал сказки на ночь, ушел и увел с собой моего маленького брата.
— Я не знал, что у тебя есть брат.
— Его и нет. Во всяком случае, практически все равно что нет. С тех пор я не видела ни того, ни другого.
— Ни разу? — Он не мог поверить в это. Большинство разводов включали право посещения детей.
— Ни разу, — спокойно уточнила она.
— Но неужели твоя мать не хотела увидеться с ним?
— Если и хотела, то никогда не говорила мне. Как только они уехали, она никогда больше не упоминала их имен. Словно они умерли…
— Господи, Джин, мне очень жаль. А ты любила своего брата?
— Я его обожала, — произнесла она.
— И тебе было больно?
— Да.
— А как твоя мать?
— Моя мать замкнулась в себе и почти не занималась мной. Мне было тринадцать лет, когда она умерла. Я не могу даже сказать, что очень тоскую по ней, ведь мы никогда не были близки. Не думаю, что мы хоть раз поговорили с ней откровенно. Не помню, чтобы она когда-нибудь даже ругала меня…