119 
– Ты можешь продать все это на аукционе, – сказал я Петру, когда? настроение его улучшилось. – Тебе же, наверно, нужны деньги?
– Да-а, – протянул он задумчиво. – Нам нужны деньги… Меня выдвигают кандидатом в депутаты.
– Да? – удивился я. – Что ж ты с этого не начал? За это и выпить не грех!
Мы налили женщинам вина, а себе снова водки.
– Победы! – пожелал я Петру.
– Можэ, и справди продаты на аукциони? – снова он вернулся в родной украинский язык. – Алэ ж мэни нэ можна так засвичуватысь, цэ можэ комусь нэ сподобатысь…
Он вопросительно посмотрел на меня.
– Можэ, ты продасы? – спросил он. – Я тоби процэнты виддам.
– Попробую, – пообещал я.
Я еще не представлял себе, как и где искать такой аукцион. Но, как говорится, никто меня за язык не тянул. Ни в первый раз, когда я подбросил Петру эту идею, ни во второй – когда пообещал попробовать ее реализовать.
– Слухай, тут тоби щэ дэщо пэрэдалы, – Петр снова взял в руки свою сумку.
Вытащил оттуда папку с бумагами Гершовича, потом коробку из-под обуви. – Вид полковныка. Якийсь пан у цывильному прыходыв. Казав, що його Таранэнко прыслав.
Положив папку Гершовича на край стола, я снял с коробки крышку и увидел внутри хамелеончика. Он, задрав свою уродливую мордочку, смотрел на меня.
– Гуля, – позвал я.
Она подошла. Мы в изумлении смотрели на хамелеона.
– Как он к нему попал? – удивился я.
– Звидкы я знаю?! – Петр пожал плечами.
На прощанье мы обнялись и договорились регулярно созваниваться. Как ни странно, но о песке за столом никто не упомянул. Я задумался об этом только тогда, когда мы с Гулей остались в квартире одни. Может, Петра попросили даже со мной не затрагивать эту тему? Если так, то получалось, что у нас обоих было что скрывать друг от друга, и при этом мы могли совершенно искренне чувствовать себя друзьями.
Ночью меня разбудил внезапно оборвавшийся телефонный звонок. Я подошел в темноте к столу, прислушался к тишине квартиры и услышал какое-то шуршание за дверью в смежную комнату. Прошел туда и увидел в лунном свете, падавшем на письменный стол из окна, как из факса выползает длинный белый язык бумаги.
Когда он выполз, я включил свет и склонился над столом.
В факсе, отправленном директору благотворительного фонда «Корсар»
Сотникову Николаю Ивановичу, содержалась просьба отпустить Макароввжому Дому Малютки три ящика финского детского питания. Сообщалось, что за ними приедет завтра с оформленной заявкой некто Луминеску Петр Борисович. Похоже, что моя директорская работа уже начиналась. Единственное, чего не хотелось, так это знать о содержимом этих ящиков. Мне было совершенно все равно: просроченное там детское питание или не просроченное, или вообще не детское и не питание! Мне на это было наплевать. Пусть плавает мимо меня, пусть за ним приезжают, пусть его забирают… Лишь бы моя главная жизнь, жизнь с Гулей, шла гладко и счастливо.
Глава 78
Два месяца спустя, ближе к первому немного подза-державшемуся в пути снегу, я вспомнил эти свои мысли и понял, что был не прав. К этому времени шкатулка Тараса Григорьевича с записками уже проделала витиеватый путь на аукцион в Санкт-Петербург и обратно в Киев в качестве подарка богатого украинца из Тюмени своей исторической родине. Про этот подарок даже написали в газетах.
Вырученные шесть тысяч долларов я полностью отдал Петру – его соперником на выборах был какой-то бизнесмен с неограниченными финансами. Победил Петр. Когда он после победы заходил к нам ненадолго с бутылкой хорошего коньяка, я заметил, что он укоротил свои усы. Тогда же он рассказал мне о своей недавней встрече с полковником Тараненко. По словам Тараненко, часть песка была перевезена для эксперимента в Крым. В чем была суть этого эксперимента, можно было только догадываться.
Начиналась зима. Мы с Гулей смотрели из окна на медленно летевшие к земле белые хлопья снега. На подоконнике, упершись взглядом в стекло, неподвижным чучелом стоял хамелеон.
– Азра, – произнес я, глядя на него и вспоминая вторую ночь у могилы дервиша, когда мы хоронили майора Науменко.
– Что? – спросила Гуля.
– Азра, добрый ангел смерти… Аман рассказывал мне эту легенду…
– Азра, – задумчиво повторила Гуля. – Так хотела меня назвать мать. Отец был против. Ему нравилось имя Гуля.
Я задумался. Вспомнил те следы на песке.
А Гуля снова говорила, что хочет пойти работать. Я слушал ее, молча кивал.
119 
