119 
– Я хочу домой. – Матильда с трудом произносила слова. – В Марбл-холл.
Сван кивнула.
* * *
Эли с матерью и Белл сидели в красивой кухне Бродсайда. Джесси мирно спала на руках у матери. Они только что получили записку от Леона с известием о том, что Матильде стало хуже.
– Нас признали членами семьи, – мрачно сказал Эли. Он смотрел, как сестра прижимает к себе ребенка, его племянницу, и у него зрело решение. Эли поднял голову, встретился взглядом с темными глазами матери и понял: она знает, о чем он думает.
– Кому мы причиним больше боли, продолжая искать ответы на наши страшные вопросы? – спросила Ма. – Хардигри, Матильде, нам самим? Или все это одно и то же, потому что мы все связаны между собой? Эти люди – родня Карен. И мы ей тоже родственники. Я молилась и спрашивала господа: «Когда же остановится правосудие и начнется милосердие? Когда мы перестанем искать ответы, которые только причиняют боль живущим?»
– Думаю, мы должны это сделать здесь и сейчас, – ответил Эли. – Мы убиваем Матильду. Мы причиняем боль Карен. И Дарл. И даже Сван, будь она проклята. Мы причиняем боль и себе самим. – И виновато посмотрел на Белл. – Прости, сестричка. Если какая-то правда скрыта в земле, под водой или в памяти жителей этого города, нам остается только верить, что когда-нибудь она выйдет наружу.
Белл кивнула, но опустила голову на руку и расплакалась.
* * *
– Спасибо, что пришел. Матильда спрашивала о тебе. – Я провела Эли через Марбл-холл. Прохладные комнаты были залиты мягким светом, тепло от горевших каминов должно было прогнать призраков хотя бы на этот вечер. – Леон и Карен на заднем дворике. Если хочешь, пойди сначала к ним.
Эли положил руку мне на плечо:
– Тебе так неловко в моем присутствии, что мы даже не можем поговорить наедине?
Мы остановились в коридоре неподалеку от небольшого портрета моей матери, который Сван повесила совсем недавно. Эли принес с собой прохладный вечерний воздух, я ощущала приятный аромат его кожи, волос, одежды.
– Да, – призналась я. – Я считаю, что мы с тобой должны расстаться. Это не принесет ничего хорошего ни мне, ни тебе.
– Возможно, если бы ты доверяла мне больше, ты бы так не волновалась.
Я посмотрела в наивные глаза моей матери на холсте. Она любила моего отца, несмотря на противодействие Сван. Они умерли вместе, пытаясь бросить ей вызов. Мне показалось, что я услышала ее голос: «Мужайся!»
Я инстинктивно чувствовала, что единственным искуплением для меня может стать полное и абсолютное доверие Эли. На меня вдруг нахлынула волна темного ужаса. Я так боялась потерять его, но еще больше я боялась отступить и никогда не рассказать ему, что похоронено в Саду каменных цветов.
Я положила руки на отвороты его мягкой куртки. Он накрыл их ладонями, но я тут же отступила назад, вся дрожа.
– Мы поговорим позже, – сказала я, повернулась как автомат и пошла к Карен и Леону.
Они стояли у бассейна под фонарем. В холодном осеннем воздухе над подогретой водой поднимался белый туман. Карен куталась в мягкий шерстяной свитер с капюшоном. Леон снял куртку и предложил ей. Она покачала головой, но он все равно накинул ее на плечи Карен. Увидев нас, моя кузина пошла навстречу.
– Это совершенно немыслимо! – Карен подняла голову и посмотрела на окно второго этажа. Там двигались тени двух нанятых сиделок – в эту комнату поместили Сван и Матильду. – Моя бабушка должна быть в больнице. Завтра же она вернется обратно.
Я обняла ее:
– С каких это пор ты можешь указывать своей бабушке, что делать? Нам с тобой это не позволено.
– Бабушка больна, она плохо соображает. Сейчас кто-то должен принимать за нее решения! – Карен задохнулась от возмущения, ее голос прервался: – Я так волнуюсь…
Леон подошел к ней с другой стороны.
– Твоя бабушка всегда говорила мне, что жизнь без достоинства – не жизнь. Она хочет быть дома. Оставь ее в покое.
Карен ткнула себе пальцем в грудь:
– Я ее ближайшая родственница, и только я могу…
– Жить без достоинства – не жизнь, – твердо повторил Леон. – Она вырастила тебя и научила ее уважать. Так уважай ее.
Карен резко повернулась к нему:
– Она нужна мне! Ты не понимаешь…
– Я понимаю, что ты очень и очень эгоистична.
– Я эгоистична?! Ты же ничего не знаешь! Я беременна!
Повисло молчание. Карен заплакала и стала торопливо объяснять Леону, что ждет ребенка от другого мужчины, которому этот ребенок совершенно не нужен – и слава богу: от такого отца все равно никакого толка. Это было жестоко. Леон не заслуживал, чтобы его так огорошили. Я с тревогой наблюдала за ними. Лицо Леона напряглось, в глазах блеснули слезы. Карен заметила их и хрипло сказала:
119 
