очень нудно 
51 
Впрочем, не стоит возводить на простых рыцарей и солдат крестового похода грехи их вождей. Воины-паломники рвались в бой, ведь их главная цель — Иерусалим — была уже так близка. Но среди латинских князей, только что спасшихся от казавшейся неминуемой гибели, с новой, и еще большей силой вспыхнули раздоры. Зачинщиком их был, как водится, граф Ту-лузский. Сразу же после победы он вновь поднял на совете, казалось бы, уже решенный вопрос о том, кому владеть Антиохией. Аргумент был тот же: присяга Алексею Комнину. Но если месяц назад Раймунду удалось уговорить большинство вождей согласиться с ним, то сейчас, после победы, одержанной, к тому же, без какой-либо, даже минимальной, помощи греческого императора, мало кто из членов совета поддержал тулузского графа. Общие симпатии и крестоносных лидеров, и всего войска были на стороне Боэмунда — подлинного творца этой победы. Тогда Раймунд использовал свой последний козырь, пресловутое копье. Тулузский граф утверждал, что великая победа была одержана только Божьим соизволением, и никакой заслуги Боэмунда в ней нет; наоборот, именно он, Раймунд, должен считаться тем человеком, который внес наибольший вклад в успех крестоносного дела. Ведь это его воины обнаружили святыню христианства, а сам Раймунд был на совете вождей назначен хранителем святого копья. Вес графа Сен-Жилля в войске был чрезвычайно велик — ведь ему подчинялось больше трети крестоносцев, и потому спор вокруг копья разгорелся с новой силой. Боэмунд довольно ехидно высмеял претензии провансальца на святость, а вскоре и прямо обвинил его в руководстве театрализованной мистификацией. После этого все войско раскололось на сторонников и противников «святости» копья. Чтобы окончательно решить проблему, был, в конце концов, назначен «Божий суд». Для бедного Петра Бартелеми настал «момент истины». Посреди лагеря разожгли огромный костер, состоявший из двух половин, разделенных узенькой тропкой. Вот через этот костер пятиметровой длины, пламя которого порой вздымалось на высоту десяти метров, и должен был пройти несчастный провансальский солдат. К чести его надо сказать, что Петр Бартелеми не струсил — а может быть, был убежден в своей правоте — но он смело бросился в костер, и через несколько секунд... появился с обратной стороны. Ликованию сторонников Раймунда не было предела, но увы... На следующий день несчастный провансалец скончался от многочисленных ожогов, и теперь торжествовали уже приверженцы Боэмунда. В конце концов, тулузский граф, видя, что большая часть вождей и войска его не поддерживает, отказался от дальнейшей борьбы. В гневе он собрал свои отряды и двинулся на юг, к Триполи, рассчитывая укрепиться в этом мощном бастионе.
Теперь тарентский князь окончательно стал хозяином Антиохии. Он быстро вытеснил из города последних оставшихся там провансальцев, а вскоре выступил с армией вслед Раймунду, который застрял у города Маарры. Это был довольно крупный торговый центр, но он находился далеко к востоку от главного театра военных действий, и действия Раймунда можно объяснить только стремлением к обогащению и желанием насолить сопернику (Маарра издавна тяготела к Антиохии). Боэмунд, в свою очередь, ни в коем случае не хотел упускать из виду своего главного конкурента, а тем более позволить ему обогащаться, по сути, за свой собственный счет.
Приход армии Боэмунда решил судьбу Маарры, которая, конечно, не могла сопротивляться столь мощному войску. Провансальцы и норманны одновременно вступили в город, и между вождями вновь вспыхнул жестокий спор о праве владения. Препирательства приобрели настолько острый характер, что дело быстро шло к вооруженному конфликту; но тут против обоих зарвавшихся в своем противостоянии вождей выступили простые крестоносцы.
Рядовые воины, рыцари и солдаты, уже давно выражали недовольство корыстолюбием своих лидеров. Еще в Антиохии они требовали от князей прекратить распри и вести их на Иерусалим. Эти люди из народа пошли в великое паломничество ради освобождения Гроба Господня, и раздоры вождей, казалось, уже забывших о главной цели похода, вызвали сильный гнев «маленьких» людей. Они верили в то, что освобождение Иерусалима от «неверных» позволит им исполнить свой долг перед Богом, и алчность военачальников становилась главной преградой в исполнении святого обета. В Маарре исподволь накапливающееся возмущение вылилось, наконец, в открытый бунт. Спор князей из-за богатого города был решен самым радикальным способом. Поднялись все: старые и больные, хромые и увечные — и в один день все стены, башни и укрепления Маарры были разрушены до основания. «Это место не должно нам более мешать» — таково было общее мнение народа.
51 
