очень нудно 
43 
— Там было непросто, — согласился я. — Когда мы в окопах писали письма, у нас часто не было времени или не хватало карандашей и бумаги. И нам даже не хотелось гадать, попадут ли письма по назначению. Может, трата времени и сил — вообще впустую.
— Да. Все же большинство писем Уилла наверняка дошло до нас. И уж точно дошли все его письма первых месяцев из Франции, потому что я получала по письму почти каждую неделю, а я не думаю, что у него было время писать чаще. Ну вот, он писал мне, рассказывал, что происходит, пытался скрыть от меня самые тяжелые моменты, чтобы я не слишком переживала… а поскольку ваш образ уже сложился у меня в голове, ведь вы играли такую важную роль в его ранних письмах, я наконец собралась с духом и спросила в одном из своих писем, что случилось с вами — отправили ли вас туда же, что и его, и служите ли вы по-прежнему в одном полку.
— Но ведь так и было. — Я ничего не понимал. — Вы же знаете, что мы были в одном полку. Мы вместе были в учебном лагере, вместе грузились на корабль для отправки во Францию, сражались рядом в окопах. По-моему, мы вообще ни разу не расставались.
— Да, но когда он ответил… — она говорила растерянно и как-то смущенно, — он написал, что у него для меня плохие новости.
— Плохие новости, — повторил я скорее утвердительным, чем вопросительным тоном, и у меня вдруг родилось ужасное подозрение — что это могли быть за новости.
— Он написал… простите меня, мистер Сэдлер, то есть Тристан, но это не может быть моя ошибка, потому что, как я уже сказала, я перепроверила, но, видимо, у него что-то перепуталось в голове со всеми этими бомбежками, обстрелами и этими ужасными, ужасными окопами…
— Вы лучше просто скажите, — тихо попросил я.
— Он написал, что вас убили. — Она выпрямилась и посмотрела мне прямо в глаза. — Вот. Что через два дня после отъезда из Олдершота, всего через несколько часов после прибытия на фронт вас снял снайпер. Что это произошло мгновенно, и вы вовсе не страдали.
Я уставился на нее. У меня закружилась голова. Если бы я не сидел, то, скорее всего, упал бы.
— Он написал, что меня убили? — Эти слова ощущались на языке как непристойность.
— Я уверена, он перепутал с кем-нибудь, — быстро ответила она. — Он об очень многих людях писал. Должно быть, ошибся. Но какая ужасная ошибка. Но в том, что касается меня — вас было двое, закадычные друзья в учебном лагере, и во Францию вас отправили вместе, и вдруг я узнаю, что вас больше нет. Тристан, я скажу откровенно: хотя мы с вами никогда не встречались, эта весть на меня очень сильно подействовала.
— Весть о моей смерти?
— Да. Конечно, это смешно звучит. Наверное, меня это так потрясло еще и потому, что я примерила вашу смерть на настоящую, пугающую возможность того, что Уилл тоже может погибнуть, — а я была настолько глупа, что до тех пор мне это ни разу не пришло в голову. Тристан, я плакала несколько дней. По человеку, которого никогда не видела. Я ставила по вам свечи в церкви. Мой отец отслужил погребальную мессу в вашу память. Вы можете в это поверить? Понимаете, он священник, и…
— Да, — сказал я. — Да, я знаю.
— И он тоже ужасно переживал. Наверное, он не думал о вас столько, сколько я, потому что гораздо сильнее беспокоился за Уилла. Он так его любил. И моя мать тоже. В общем, теперь вам все известно. Я думала, что вас убили. И вдруг через три года как гром среди ясного неба — ваше письмо.
Я отвернулся к окну. Улица уже опустела, и я обнаружил, что вглядываюсь в булыжники мостовой, сравнивая их форму и размер. Весь истекший год я мучился такой болью, таким раскаянием из-за того, что случилось с Уиллом, и из-за роли, которую я в этом сыграл. И еще я так горевал по нему, так сильно тосковал, что боялся — эти чувства всегда будут застилать мне взор. И вдруг я слышу, что он, по сути, убил меня после нашей последней ночи вместе в Олдершоте. Я верил, что он разбил мое сердце и что более жестокого поступка с его стороны придумать невозможно. Но теперь я знал. Теперь я знал.
— Мистер Сэдлер? Тристан?
Я снова повернулся к Мэриан и увидел, что она с беспокойством глядит на мою правую руку. Я посмотрел вниз — рука бесконтрольно дергалась, пальцы нервно плясали, словно неподвластные мозгу. Мне казалось, что это вовсе не часть моего тела, а вещь, которую оставил случайный прохожий, собираясь за ней вернуться, некая диковина. Я устыдился и накрыл правую руку левой, на время останавливая дрожь.
43 
