223 
Когда Малевич говорил, что «Черным квадратом» он закрывает искусство, это не было игрой слов — действительно, гуманистическое искусство уже не могло существовать в присутствии языческих символов. Поразительно, что те, кто восхищается Малевичем, не дают себе труд додумать его путь до конца и равно восхищаться Вышинским или Менжинским. Чем же плох чекист Менжинский — если Малевич хорош? Оба — пионеры нового, оба — строители новой реальности. (В скобках нелишне упомянуть, что Менжинский также был художником, и, подобно многим артистам, посещал парижские академии — кстати, учился одновременно и в одном месте с Розановой — просто в итоге он пришел к иным средствам выражения; его «черный квадрат» изображен несколько иными методами.) Разве один лишь Малевич увидел желанную тайну в знаке? И разве лишь советские идеологи обращались к язычеству?
В лекции «Бог не скинут» Малевич в 1922 году сказал следующее: «Возбуждение — космическое пламя — живет беспредметным и только в черепе мысли охлаждает свое состояние в реальных представлениях своей неизмеримости, и мысль, как известная степень действия возбуждения, раскаленная его пламенем, движется все дальше и дальше, внедряясь в бесконечное, творя за собой миры вселенной». Если не принимать во внимание излишнюю экстатичность текста (или отнести ее на счет профессионального кликушества), можно увидеть черты сходства этой программы со многими программами того времени. Это космическое пламя — не что иное, как пламя досократиков, та стихия, в которой варятся смыслы и символы; отнюдь не один Малевич возмечтал вернуться прочь от тягостного плена — назад, к очистительному огню.
«Тайна — творение знака, а знак — реальный вид тайны, в котором постигаются таинства нового». Немного запутано и напоминает мысль повара Юрайды (см. «Приключения бравого солдата Швейка»), высказанную последним в частной беседе с телеграфистом Ходоунским. Так, повар-оккультист Юрайда между прочим заметил, что «форма есть небытие, а небытие есть форма». Тот факт, что Малевич и Юрайда оба работали на территории Восточной Европы в одни и те же годы, оба имеют славянские корни, несомненная общность исканий Малевича и Юрайды — все это заставляет предположить возможные контакты этих людей. Однако данная тема заслуживает отдельного исследования. Пока лишь я ограничусь тем, что скажу, что оба мыслителя — Юрайда и Малевич соответственно — тяготели к сверхзнанию, к таинственной тайне, к «тайне, в которой постигаются таинства», если следовать буквально тексту К. С. Малевича. «Тайна — творение знака»! Слова эти может сказать разве что верховный жрец Очистительного пламени, иерарх, владеющий печатью сакрального бытия. Сколько их было в те годы, помимо Малевича и Юрайды, — жрецов и иерархов, производивших для мира невнятный, но могущественный язык заклинаний. Излишне даже напоминать, что сотворение идола и кумира — сотворение знака — есть нечто прямо оппозиционное христианскому образу. Ни Малевич, ни Юрайда не склонны были ставить под сомнение свою деятельность только лишь из-за того, соответствует она канону создания христианского образа или нет. По мысли Юрайды, иерарх и провидец пребывает в так называемом состоянии «гаки». «Не получив гуляша по-сегидински, капитан Сагнер впал в состояние "гаки". Знаете ли вы что такое состояние "гаки"? — спросил как-то Юрайда собеседников, и тут же пояснил: — Гаки — это специфическое состояние голодных духов». Именно в состоянии голодных духов и пребывали иерархи двадцатого века — они спешили реально изменить мир, перевести мир в иное состояние, и это буквально выражалось в поедании мира.
Исследовательница авангарда Камилла Грей, в прекраснодушном желании оправдать любимого автора, пишет следующее: «Для Малевича фигуративная работа имеет отношение к человеческой фигуре — но только лишь как к символу человечества (symbol of Mankind)». Не портрет, не рассказ о человеке, не биография — то, чем занималось искусство прежде — но символ человечества, не больше не меньше! Символом человечества К. Грей называет яркие изображения крестьян без лиц и рук, этаких пестрых неодушевленных чурбанов, населявших пейзанские серии Малевича десятых годов. Позволительно поинтересоваться: если это символ человечества, а человек (во всяком случае, в известных текстах это утверждается) создан по образу и подобию Божьему — значит ли это, что и Бог выглядит буквально так? То есть Бог — это некий обрубок, пестро покрашенный, с точками вместо глаз? Это Он и есть? Или это некий знак Бога — явленный Малевичу и повару Юрайде (одному в виде пятна, другому в виде гуляша по-сегедински)?
223 
