очень нудно 
39 
Достал свой мандат из кармана гимнастерки, протянул его радисту и сказал урку-емцу, чтоб тот свой тоже показал.
— Давайте я посмотрю! — предложил начальник экспедиции, протягивая длинную сильную руку.
Прочитав внимательно оба мандата, он сжал губы, возвратил документы и както странно покачал головой.
— Мне что, мне приказали вот, я поэтому и проверил!.. — заговорил он, и в голосе прозвучало, видимо, несвойственное Калачеву смущение. — Это вам товарищ Тверин мандаты подписывал? Вы его знаете?
— Друзья мы с ним, — признался Добрынин, понимая, что все в порядке. — Когда я в Москву приезжаю, то вместе в Кремле чай пьем.
— Да, я еще спросил про транспорт, — встрял, чтобы договорить, радист Горошко. — Самолета у них нет, и, говорят, до поезда отсюда никак не добраться…
— Та чего, — вдруг махнул рукой хромой Дуев. — Поживите здесь, скоро уж железку проведут, может, через месяц, может, через два, ведь так тебе, Ваня, сказали?
Калачев кивнул.
— Ну месяц-два… можно… — подумал вслух народный контролер. — Только у вас на собачек мяса хватит? Все четверо как-то странно улыбнулись.
— У нас тут кроме мяса и соли вообще никакой еды нет, — признался начальник экспедиции. — Но зато мяса — на полстраны хватит!
— Ваня, может, угостим-то гостей? — недвусмысленно предложил своему начальнику хромой Дуев, проведя рукой по лысине. — Чего уж, ведь месяц-два с нами жить будут, свои ж, русские!
Ваплахов хотел было возразить, что не русский он, а урку-емец, и даже думал было произнести это слово с гордостью, но все-таки промолчал. Не решился отвлечь их на ненужный разговор. А тут ожидалось какое-то «согревание» как выражался знакомый прапорщик в части полковника Иващукина. И хоть было Дмитрию не холодно, но от такого «согревания» он не отказался бы.
— Ну что ж, я и сам думал… — признался Калачев. — Просто было как-то неудобно предложить, ведь товарищ Добрынин — народный контролер…
— Да что там, — теперь уже махнул рукой народный контролер. — Что мы, не люди?..
Храмов из-под своей лежанки достал большую, литров на шесть, кастрюлю с крышкой и осторожно поставил ее на стол-ящик.
Он снял крышку — и тут же завитал по комнате запах странный, кисловатогорький. Видимо, из-за излишне разогретой печки содержимое кастрюли стало испаряться.
— Из мяса гоним, — объяснил радист Горошко. — Больше нема из чего. Но получается. Вкус, конешно, такой… не совсем.
Храмов наполнил кружки.
— Давайте за нашу Родину! — предложил начальник экспедиции. — Все-таки если б не она… если б революции октябрьской не было — ходил бы я — как и отец мой, и дед мой — в батраках!..
Мясной самогон был тепловат. Но пился легко, и уже пошло его приятное тепло в ноги. Ваплахов сразу покраснел, заулыбался беспричинно. Потом потер ладонью о ладонь и, обратившись к сидящему рядом Дуеву, спросил:
— А что, много русских в таких домиках живет? Дуев задумался, оглядел внутренности вагончика. Потом ответил:
— Много… может, миллион, может, больше. Добрынин почесал затылок, потом свою негустую бороду — хотелось снова спросить Калачева, чем же все-таки их экспедиция занимается; но коли это гостайна… хотя так хочется узнать, так любопытство подпирает…
«Нехорошо как-то, — выпив, думал Калачев. — Не обиделся ли? Что ж это в самом-то деле — русские у русских документы проверяют?! Ну был бы якутом, тогда ясное дело — показывай бумагу, а так…» — А почему домик на ножках? — спросил Дмитрий Ваплахов.
— Чтоб снегом не засыпало. Метет тут у нас часто, так что если б не на столбах, то по крышу бы заметало, а так только по верхнюю ступеньку может…
Ваплахов кивнул и снова подумал: умно-то как придумали!
— Я, может, собачкам мяса отнесу? — спросил Добрынин, глянув на начальника экспедиции.
— Да, там в ведре еще осталось, как раз теплое… — ответил Калачев. — Собачки теплое любят!
Добрынин снова натянул кожух, шапку-ушанку напялил, рукавицы. Взял ведро и вышел из домика.
Лайки лежали себе на снегу спокойно, словно ко всему они были готовы: и к морозу, и к отсутствию пищи.
— Ну вот, я вас сейчас… — улыбнулся, приговаривая, народный контролер. — Мяска…
Сначала скрипнули под его ногами ступеньки деревянного порога, потом снежок.
Присел на корточки перед лайкой — вожаком упряжки.
— Вот кусочек! — положил перед нею на снег не кусочек, а скорее кусок темного, еще теплого мяса.
39 
