94 
— Поскольку для обвинения в поджоге нет серьезных доказательств… суд приговаривает Дэвида Пельцера к ста дням тюремного заключения, учитывая то время, которое он уже провел в Хиллкресте. И не для протокола. — Судья снова посмотрел на меня. — Молодой человек, обвинение в поджоге — самое серьезное, что вам вменяется. Единственная причина, по которой вы избежали наказания, — отсутствие прямых доказательств. Хотя вы, вполне возможно, действительно не совершали этого преступления, вы, тем не менее, довольно долго ходили по очень тонкому льду. И все же у вас есть и хорошие качества, а также великолепные наставники… — Он улыбнулся миссис Катанзе. — Так что будьте умницей, постарайтесь воспользоваться и тем и другим.
Сразу после этого судья стукнул молотком по подставке, объявляя, что слушание окончено.
— Тебя выпустят через тридцать четыре дня, — радостно прошептал Гордон.
— Но я же ничего не сделал! — жалобно прохныкал я.
— Не важно, — сухо ответил мистер Хатченсон. — Тебе еще повезло. Поверь мне, парень, этот человек, — он указал на судью, — настоящий Санта-Клаус. Если бы обвинение представило более серьезные доказательства, я бы сейчас наряжал тебя в смирительную рубашку и отправлял на веселую ферму. Кроме того, старик почему-то хорошо относится к таким тощим сорванцам, как ты. А сейчас… — Гордон притворно нахмурился, — назад в клетку, животное!
Я хихикнул и встал, но улыбка тут же исчезла с моего лица, потому что перед нами неожиданно возникла мама.
— Вы еще пожалеете! Горько пожалеете о своей ошибке! Вот увидите! Я предупреждала эту даму из социальной службы, а теперь предупреждаю вас! — прошипела она, тыкая пальцем в мистера Хатченсона. — Этот мальчик — зло во плоти! Вы сами в этом убедитесь, когда он на кого-нибудь набросится. Чем скорее его упекут в психушку, тем скорее вы поймете, что я все делала правильно! Не думайте, что я так легко его отпущу. Это еще не конец! — Она резко развернулась и, не оглядываясь, вышла из зала суда, таща за собой Кевина.
Я придвинулся к Гордону, который почему-то был бледным, как мел.
— А где твоя мама живет? — спросил он, натянуто улыбаясь.
— Дома, — ответил я, пожимая плечами.
— Да? — Гордон удивленно поднял брови. — А разве ты его не сжег? В смысле, если ты устроил пожар в подвале, то от дома-то ничего не осталось!
— Ну да! — засмеялся я, когда понял, что он всего лишь шутит.
Тридцать четыре дня спустя я со слезами на глазах складывал поделки, сделанные на уроках труда, и тетради с домашним заданием, накопившиеся за три месяца, в небольшую картонную коробку. Странно, но мне совсем не хотелось уходить из тюрьмы. Там, за ее стенами, у меня было куда больше возможностей попасть в неприятности. А я уже успел привыкнуть к замкнутому миру Хиллкреста. Здесь я знал, чего от меня ждут. Здесь я чувствовал себя в безопасности. Провожая меня к выходу из тюрьмы, Карл Мигель объяснил, что за ее дверями я окунусь в постоянную борьбу за выживание и мне придется несладко. Но при этом добавил:
— Дэйв, надеюсь, я тебя здесь больше никогда не увижу.
Я пожал руку Карлу, после чего широко улыбнулся миссис Катанзе, которая с нескрываемым удивлением смотрела на мои штаны. За три месяца я успел из них порядком вырасти.
— Ну что? — спросила Лилиан.
— Как там моя черепашка? — первым делом поинтересовался я.
— Какая черепашка? Ой, ты знаешь, вчера так черепашьего супу захотелось… — притворно смутилась миссис Катанзе.
— Мам! — завопил я, понимая, что она меня всего лишь дразнит. — Ладно, — я протянул ей руку, — поехали скорее домой!
Лицо Лилиан засияло ярче, чем рождественская елка в сочельник, когда она поняла, что я начал считать ее дом и своим тоже. Она с улыбкой взяла меня за руку:
— Поехали.
Глава 8
Чужак
После того как меня выпустили из тюрьмы для несовершеннолетних, все изменилось. Другие подопечные Руди и Лилиан стали смотреть на меня с подозрением. Стоило мне зайти в комнату, как разговоры тут же прекращались, и я наталкивался на фальшивые, вымученные улыбки. Если я пытался с ними поболтать, то через некоторое время обнаруживал, что стою отдельно от всех, засунув руки в карманы. И поскольку никто не горел желанием со мной общаться, я вскоре уходил, чувствуя, как меня провожают не слишком дружелюбными взглядами. Даже Большой Ларри, которого я раньше считал своим «старшим братом», старался лишний раз не смотреть в мою сторону. Несколько дней я еще терпел такой холодный прием, а потом почти перестал выходить из комнаты. Меня не слишком волновало даже то, что велосипед стал покрываться ржавчиной.
94 
