86 
Из выступления Т. М. Кецмура
Я не готовился выступать, я буду говорить не по бумажке, нормальным языком. Как я познакомился со знаменитейшей писательницей мирового уровня? Нас познакомила фронтовичка Валентина Чудаева. Она мне сказала, что эта писательница написала книгу «У войны не женское лицо», которую читают во всем мире. Потом я на одной из встреч с фронтовиками разговаривал с другими женщинами-ветеранами, они мне сказали, что Алексиевич сумела из их жизни сколотить себе состояние и славу, теперь взялась за «афганцев». Я волнуюсь… Прошу прощения…
Она пришла к нам в клуб «Память» с диктофоном. Хотела написать о многих ребятах, не только обо мне. Почему она после войны написала свою книгу? Почему эта писательница с громким именем, мировым, молчала десять лет? Ни разу не крикнула?
Меня туда никто не посылал. Я сам просился в Афганистан, писал рапорты. Придумал, что у меня там погиб близкий родственник. Я немножко поясню ситуацию… Я сам могу написать книгу… Когда мы встретились, я с ней отказался разговаривать, я так ей и сказал, что мы сами, кто там был, напишем книгу. Напишем лучше её, потому что она там не была. Что она может написать? Только причинит нам боль.
Алексиевич теперь пишет книгу о Чернобыле. Это будет не меньшая грязь, чем та, что вылита на нас. Она лишила моральной жизни все наше «афганское» поколение. Получается, что я – робот… Компьютер… Наёмный убийца… И мне место в Новинках под Минском, в сумасшедшем доме…
Мои друзья звонят и обещают набить морду, что я такой герой… Я взволнован… Прошу прощения… Она написала, что я служил в Афганистане с собакой… Собака по дороге умерла…
Я сам в Афганистан просился… Понимаете, сам! Я не робот… Не компьютер… Я взволнован… Прошу прощения…
Из ответов на вопросы
С. А л е к с и е в и ч: В исковом заявлении, Тарас, ты написал, что никогда со мной не встречался. А сейчас говоришь, что встречался, но отказался разговаривать. Значит, ты не сам писал своё исковое заявление?
Т. К е ц м у р: Я сам написал… Мы встречались… Но я вам ничего не рассказывал…
С. А л е к с и е в и ч: Если ты мне ничего не рассказывал, откуда я могла знать, что ты родился на Украине, болел в детстве… Поехал в Афганистан с собакой (хотя, как ты сейчас говоришь, она по дороге умерла), и звали её Чарой…
(Молчание.)
Е. Н о в и к о в: Вы говорили, что сами попросились в Афганистан, добровольцем. Я не понял, как вы сегодня к этому относитесь? Ненавидите эту войну или гордитесь, что там были?
Т. К е ц м у р: Я не дам вам сбить меня… Почему я должен ненавидеть эту войну? Я исполнил свой долг…
Из разговоров в зале суда
– Дайте нам сказать… Матерям…
– Я больше знаю, чем все вы… Мне сына в цинковом гробу привезли…
– Мы защищаем честь своих погибших детей. Верните им честь! Верните им Родину! Развалили страну. Самую сильную в мире!
– Это вы сделали наших детей убийцами. Это вы написали эту жуткую книгу… Теперь не хотят делать в школах музеи памяти наших детей, сняли их фотографии. А они там такие молодые, такие красивые. Разве у убийц бывают такие лица? Мы учили своих детей любить Родину… Зачем она написала, что они там убивали? За доллары написала… А мы – нищие… Цветов на могилу сыновьям не на что купить… На лекарства не хватает…
– Оставьте нас в покое. И почему вы бросаетесь из одной крайности в другую – сначала изображали всех героями, а сейчас все сразу стали убийцами? У нас ничего не было, кроме Афгана. Только там мы чувствовали себя настоящими мужчинами. Никто из нас не жалеет, что там был…
– Это такая страшная правда, что она звучит как неправда. Отупляет. Её не хочется знать. От неё хочется защищаться.
– Для большинства эта война – нужное дело, и только для меньшинства – ужас. До сих пор. Было бы по-другому, не было бы этого суда.
– Ссылаются на приказ: мне, мол, приказали – я исполнял. На это ответили международные трибуналы: выполнять преступный приказ – преступление. И срока давности нет.
– В девяносто первом году такого суда не могло быть. Коммунисты отступили, ушли в тень. А сейчас почувствовали силу… Опять заговорили о «великих идеалах», о «социалистических ценностях»… А кто против, на тех – в суд! Как бы скоро к стенке не начали ставить… И не собрали нас в одну ночь на стадионе за проволокой…
– Человек, выросший на войне, – это совсем другой человек.
– Я присягал… Я был военный человек…
86 
