Последние отзывы

  78  

– Помню, как они входили в Кабул. Какой это был радостный день! Конец смертоубийству! Вах, вах! Но сказал поэт: как безмятежна любовь перед лицом беды!

– Я знаю эти строки, – улыбнулся я. – Это Хафиз.

– Точно, – подтвердил старик. – Мне ли не знать. Ведь я преподавал этот предмет в университете.

– Да неужто?

– С 1958 по 1996 год. – Нищий кашлянул. – Я преподавал поэзию Хафиза, Хайяма, Руми, Бедиля, Джами, Саади^[41]. Довелось даже прочесть лекцию по мистике Бедиля в Тегеране в 1971 году. Когда я закончил, мне аплодировали стоя. Вот как! – Старик покачал головой. – Только вы ведь видели этих молодых парней в патрульной машине. Как вы думаете, на что им суфизм?^[42]

– Моя матушка была преподавательницей в университете, – сказал я.

– И как ее звали?

– София Акрами.

Его единственный глаз сверкнул.

– Пустынная колючка благоденствует, а весенний цветок скоро увядает. Такое изящество, такое достоинство и такая трагедия!

Я присел рядом со стариком.

– Вы были знакомы с моей матушкой?

– Разумеется, – ответил нищий. – Мы с ней часто беседовали после занятий. Когда мы виделись с ней в последний раз, экзамены у студентов подходили к концу, лил дождь, и мы съели с ней по куску миндального пирожного с медом и выпили чаю. Беременность удивительно шла ей. Никогда не забуду слов, сказанных ею в тот день.

– И что это были за слова?

На все расспросы о матушке Баба отделывался двумя-тремя словами, вроде «она была замечательная женщина». А мне всегда хотелось подробностей: чем отливали ее волосы на солнце, какое мороженое было ее любимое, какие песни она напевала про себя, обкусывала ли она ногти? Память о супруге Баба забрал с собой в могилу. Может быть, одно упоминание о ней пробуждало в нем чувство вины и его начинала мучить совесть за то, что он сотворил вскоре после ее смерти? Или же утрата была слишком велика и липшее слово причиняло невыносимую боль? А может, сошлись обе причины?

– Она сказала: «Мне так страшно». А я спросил: «Чего вы боитесь?» И она ответила: «Я слишком счастлива, доктор Расул. Такое счастье не к добру». «Почему?» – спросил я. И она сказала: «Как только дашь людям то, чего они от тебя ждут, блаженство закончится. Тебе просто не позволят больше радоваться». «Зачем же вы так?» – возмутился я. – Гоните от себя глупые мысли».

Фарид тронул меня за плечо:

– Нам пора, Амир-ага. Я отмахнулся от него.

– А что еще она говорила?

Черты лица попрошайки смягчились.

– Если бы я помнил! Ваша матушка скончалась много лет тому назад, а память у меня стала такая же дырявая, как эти стены. Простите меня.

– Может, придет на ум какая-нибудь мелочь, все равно что.

Старик улыбнулся:

– Постараюсь вспомнить. Обещаю. Приходите ко мне попозже.

– Огромное спасибо, – от всего сердца поблагодарил я.

Еще бы. Теперь мне было известно, что матушка любила миндальные пирожные с медом и что однажды она сказала: «Я слишком счастлива». И узнал я все это от чужого оборванного старика на улице.

Невероятное совпадение. Но мы с Фаридом не проронили об этом ни слова, когда шли обратно к своей машине. Мы твердо знали: в Афганистане, а уж особенно в Кабуле, такое стечение обстоятельств в порядке вещей. Баба частенько говаривал: «Оставь двух совершенно незнакомых афганцев на десять минут одних, и они сочтутся родственниками».

Старик остался сидеть на ступенях разрушенного войной здания. Удалось ли ему вспомнить еще что-нибудь о маме, мне не суждено было узнать. Больше мы с ним так и не увиделись.

Новый приют – похожее на казарму невысокое строение с рябыми стенами и забитыми досками окнами – отыскался в северной части Карте-Се, на берегу пересохшей реки Кабул. По пути Фарид сказал мне, что этот район очень сильно пострадал от военных действий. Выйдя из машины, я убедился в этом воочию. Сплошь изрытые воронками улицы, полуразрушенные брошенные дома и развалины. Разбитый телевизор торчал из груды щебня, поодаль ржавел остов автомобиля, на уцелевшей стене красовалась надпись «Да здравствует Талибан!».

Нам открыл худенький плешивый человечек с неопрятной седой бородой. Поношенный твидовый пиджак, крошечная тюбетейка, очки с треснувшими стеклами на кончике носа, бегающие черные глазки.

– Салям алейкум, – приветствовал он нас.

– Салям алейкум. – Я показал ему фотографию. – Мы разыскиваем этого мальчика.

Человечек в очках едва взглянул на снимок.

  78