Последние отзывы

  137  

Голландцы выглянули в окно. Подводы с архивами все подъезжали и подъезжали.

— Ну?! — усилил напор Томазо. — Положим, сто бумаг я сфабрикую… а то и тысячу, но ведь не четырнадцать возов!

Как фокусник, отвлекающий внимание на одну руку, в то время как все делается второй, Томазо не давал им ни малейшей возможности сообразить, где встроены два-три десятка действительно фальшивых указов. Эти разбросанные по архиву фальшивки «сшивали» массивы подлинных бумаг в одно целое, словно гнилые нитки — куски крепкой материи. Но отыскать эти «гнилые нитки» вот так, с налету, было немыслимо. И через несколько часов отчаявшиеся парламентеры сдались.

— Мы сообщим нашему премьер-министру о сложившейся ситуации, — сдержанно признали они полный провал своей миссии.

— Я надеюсь, на то время, пока сеньор премьер-министр будет думать, вы снимете осаду наших морских крепостей? — не дал им просто уйти Томазо.

Голландцы переглянулись, уперлись глазами в главу миссии, и тот махнул рукой.

— Снимем.

Гаспар узнал о том, что голландцы временно приостановили предъявление претензий, от отца Клода.

— Ничего не понимаю! — яростно бубнил под нос лучший историк всей католической Церкви. — Кто их там мог остановить?! Чем? Крестным знамением?!

И Гаспар не собирался говорить ему, что на всем Южном материке есть лишь один человек, способный на такое, — Томазо Хирон.

Бруно так и держали в цепях, кормили, поили, а чтобы не скучал, приковали к специально вбитому у окна кольцу. И каждый день там, за окном, проходили аутодафе, на которых приехавшие вместе с ревизором инквизиторы мстительно сжигали найденных в столице по розыскным анкетам беглецов — в основном крещеных евреев и морисков, подкармливая огонь запрещенными во всем католическом мире томиками любовных романов. Он видел, как одного за другим вешают вожаков мятежа. И однажды к длинной, на тринадцать веревок, виселице вывели Амира и — рука об руку с ним — Иосифа.

Эти двое не были для Бруно чужими. Но, странное дело, когда все кончилось, он испытал облегчение. Теперь во всей Вселенной остался лишь один человек, имеющий к нему отношение, — Олаф. Но Бруно знал, что Олаф давно добрался до Швейцарии и теперь, наедине со своими часами, вполне счастлив. И это означало, что Бруно свободен.

Святые отцы, как никто другой, понимали, какое огромное дело провернул Томазо Хирон. Никакой иной юридической защиты от голландцев, кроме только что созданной Хироном удвоенной истории освоения края, у них не было. Теперь им предстояло выполнить две задачи. Первым делом следовало выстроить по этому образцу и все остальные архивы на материке — труд воистину титанический. Но главное, надо было убедить общественность, что внезапно возрожденный кусок истории освоения этого края действительно существовал и был просто забыт.

— Я думаю, следует попросить вице-короля об основании, скажем, Академии Забытого ⁴¹, способной воссоздать неизвестную историю этого края, — первым предложил брат Херонимо. — Иначе не справиться.

— У нас в Байя много документов, — подал голос кто-то, — в первую очередь там надо Академию Возрождения ⁴² ставить.

А потом к Томазо пришел ревизор Ватикана.

— Я обнаружил некоторый недочет в вашей работе, сеньор Хирон, — тихо произнес он.

Томазо улыбнулся и оперся локтями на стол.

— У меня много недочетов. Просто потому, что я работаю.

— Но этот особый.

Томазо насторожился, а ревизор так же тихо, без эмоций принялся раскладывать бумаги прямо перед ним.

— Скажите, сеньор Хирон, зачем вы сдвинули все архивы на сто лет ровно? Нельзя было хотя бы на сто два?

Томазо кинулся просматривать ревизорскую сводку, и волосы у него поднялись дыбом. Да, он приказал монахам сдвинуть все это лет на сто, но у него и в мыслях не было, что они исполнят его приказ так буквально!

— У вас даже эпидемии среди индейцев ровно через сто лет повторяются… иногда вплоть до числа погибших. Нельзя же так грубо работать, сеньор Хирон. Где вас учили?

— Матерь Божья… — только и сумел выдохнуть Томазо.

Сводная таблица, которую он видел перед собой, выдавала его благонравное мошенничество с головой. В Парагвае повторялось все: налеты мамелюков и мятежи, эпидемии и число погибших от них, потери флота и ревизии из Ватикана. Ровно через сто лет ⁴³. Год в год.

— А самое печальное, что вы ведь дали голландцам некоторые бумаги для экспертизы, — напомнил ревизор. — А значит, ничего уже не изменишь.

  137