59 
С того самого дня, как его за работоспособность и безотказность перевели приемщиком имущества еретиков, он стремительно прозревал суть дела — все лучше и лучше, А суть скрывалась в укрытых от постороннего взгляда шагах Ордена.
Именно к Ордену — раньше или позже — попадали конфискованные конторы и мастерские, дома и поля, рабы и арендаторы. И как только это происходило, там сразу же появлялись люди в черных сутанах. Вчерашние послушники, кое-как вызубрившие грамоту, они охотно брались за любую работу: секли слишком уж ленивых крестьян, назначали епитимьи не в меру заносчивым ремесленникам, возили на продажу ткани и краски… и, разумеется, считали деньги.
Да, качество сделанных таким образом курантов и башмаков, тканей и одежды было из рук вон плохим. Но война в далекой Италии все шла и шла, народ все беднел и беднел, и наступил миг, когда лишь монахи могли предложить посильную цену — пусть и за никуда не годный товар. Прямо на глазах у Бруно выстраивался новый, объединивший всю страну механизм.
Теперь он понимал, зачем Инквизиция уничтожает элиту. Невидимый Мастер, видимо отличный часовщик, знал, что в такой огромной конструкции промежуточные регуляторы хода будут лишь тормозить общее движение. А потому беспощадно устранял все лишнее и соединял шестерни напрямую — зубец к зубцу.
И лишь одного Бруно пока постичь не мог: что показывает невидимая «стрелка» Ордена на его невидимом «циферблате». Каков конечный смысл стремительно нарождающегося титанического механизма…
Генерал обнял Томазо при всех.
— Спасибо, Томас, — прочувственно произнес он, — спасибо, мой мальчик.
Стоящие навытяжку братья замерли. Они знали, за что Хирону такая честь: конфискация ссудных лавок и обменных контор — практически всех в Арагоне — прошла как по нотам. И ни кортес, ни магистраты впервые не могли возразить ничего — Инквизиция имела право судить крещеных, пусть и евреев.
Понятно, что помнящие иные времена отцы арестантов кинулись в Рим — жаловаться Папе, и понятно, что курия, предварительно собрав с этих старых дураков солидную мзду, дала их крещеным детям церковное отпущение — в личной часовне Папы — тихо, без позора и конфискаций. И понятно, что, когда воодушевленные евреи вернулись, никто их крещеных детей из камер не выпустил. Томазо позаботился, чтобы, пока они ездили в Рим, в Трибунал поступили свежие доносы.
— Ну, как там по твоему плану? Теперь финальная фаза? — отодвинувшись, улыбнулся Генерал. — Я могу говорить с Изабеллой и всеми остальными монархами?
Томазо счастливо кивнул. Теперь, когда все конторы — не только в Арагоне, но и в Кастилии, во Франции и в Неаполе — были в руках Ордена, предстояло проделать то, ради чего все и начиналось.
Городского судью все больше и больше оттирали от власти, и наступил миг, когда по самому простому делу горожане обращались к святым отцам. И если дело решалось полюбовно, им занимался падре Ансельмо, а когда конфликт был неразрешим, ремесленники строчили донос на противника и включался механизм Трибунала.
— У вас же есть конституции фуэрос, — долго уговаривал судья не применять столь жестоких и часто неоправданных мер, как донос в Инквизицию.
— О чем вы говорите, Мади? — отмахивались мастера. — Ну, обращусь я к вам, а он — к брату Агостино. И кто из нас двоих проиграет?
И старому судье впервые за много лет нечем было крыть. Комиссар Трибунала проявил себя настолько жестким и непреклонным, что залог выживания был один: донести на соседа прежде, чем сосед донесет на тебя.
Доносы стали тем более важны, что ввиду военного времени заказов на куранты становилось все меньше и меньше; мастера за них буквально дрались. А потом город как остановился.
Сначала Мади не понял, что происходит. Каждый день он просто приходил в суд, садился за служебный стол, сидел так до обеда, шел домой, кушал то, что приготовила жена, возвращался в суд, сидел до вечера, снова шел домой… и все. Он и не знал никакой другой жизни. Но однажды он прогулялся по городу — просто так — и увидел, что рынок пуст, а привычного дыма над мастерскими нет. Вообще нет!
И только тогда он с какой-то тревогой подумал, что задержка жалованья в магистрате не к добру.
— Что там с нашим жалованьем? — немедленно зашел он в магистрат.
— Вот, только что поступило, — поднял на него какие-то блеклые мертвые глаза кассир.
— И я могу его получить? — насторожился Мали.
59 
