Эта карта предлагает действовать быстро, не раздумывая. Импульсивные решения будут самыми верными.

В неблагоприятном раскладе она, напротив, предостерегает от излишней поспешности.

Марта Кетро

Белая река, зелёные берега

Мне часто доставались мужчины, которые не умели выбирать. Вот уже десять минут он стоит с парой футболок — эту или эту?

Я жду ещё три минуты и говорю — эту. Он промедлил секунду и надел её, вишнёвую. Тут всё просто, надо лишь понять, чего ему хочется на самом деле. Он прикидывает, что зелёная выглядит приличнее, но вишнёвый цвет ему нравится больше, «саньясинский», как он говорит. Вот и выбирал — не между двумя футболками, а между двумя внутренними состояниями: «я одет прилично» и «я одет, как хочу». Первое комфортно, второе свойственно победоносному мачо, которым он хотел бы казаться. Мне тоже нравятся победители, и я выбираю за него то, что он давно уже предпочёл сам. Собственно, он ценил меня именно за это.

Мне не трудно, я вообще люблю принимать решения. Вдруг возникает холод в спине, и пространство вокруг пустеет, как будто ангелы отлетели и оставили меня один на один с богом… с будущим… не знаю, с небом. Конечно, если не о футболках речь, а о чём-нибудь поинтересней. Меня просто хлебом не корми, лишь бы почувствовать этот обрыв со всех сторон, воздух, поднимающийся снизу, свободу, возможность. Мне кажется, я только и живу, когда выбираю.

Поэтому я переезжаю гораздо чаще, чем принято среди приличных людей, чаще ввязываюсь в подозрительные проекты, чаще совершаю глупости, в конце концов. Поэтому в моём компьютере лежит штук пять «разрывных» писем (на первое ы ударение). Впрочем, в последнее время я предпочитаю переживать момент расставания вживую, вместе с партнёром, уж очень это красиво… Свинство, конечно, но момент взаимной боли, когда ты волевым усилием режешь по живому — тонко, остро, мгновенно, — он прекрасен. Страшно? А медленное гниение, запах, длительные муки — разве не страшнее?

Я не люблю боль, я лишь точно знаю, как хотела бы умереть.

Почти не помню, как всё у нас начиналось, хотя времени прошло немного. Просто, когда мы встретились, всё рухнуло и продолжало падать ещё долго, поэтому мелкие детали ускользнули, осталось только ощущение необратимости и ветра в лицо. Собственно, слово «падение» в данном случае не означает ничего дурного — я встретила его на слишком большой высоте, где воздух разряжен, холодно и вода закипает негорячей, и потом я всего лишь пыталась вернуться на приемлемый уровень. Туда, где люди живут, не задыхаясь, не покрываясь льдом, где варят суп, в конце концов. Я лишь училась не умирать ежесекундно.

Всякий раз заново я нащупывала ледяные ладони, ворота его тела, и осторожно, кончиками пальцев погружалась внутрь. У нас никогда не получалось просто и быстро, только вот так — приближаясь, подкрадываясь. Я обнимала его медленно, мы соприкасались сначала взглядами, потом дыханием, запахом друг друга, теплом, идущим от наших тел, невидимыми волосками, покрывающими кожу, кожей — слегка, плотнее, ещё плотнее и сквозь неё, мы входили и совпадали в одно и, не останавливаясь, столь же медленно размыкали тела, не утрачивая ни капли наслаждения, мы расставались, никогда не прерывая объятий в мыслях.

Остальное обыкновенно. Говорить, не подбирая слова, но позволяя им рождаться; придумав что-нибудь, точно знать, что он поймёт без объяснения, а если всё-таки не поймёт, то я буду иметь удовольствие, объясняя, увидеть, как на его лице проступает радость — не столько от того, что понял, но что мы опять совпали в тонком ощущении события, слова, чувства; быть взаимно уязвимыми настолько, что самый смысл причинения боли пропадает, разве что кусать себя за пальцы для отрезвления; ходить, просто ходить на большие расстояния, потому что это самое простое, что можно делать вместе; говорить…

Мы оба были достаточно взрослыми, чтобы поддерживать подобную близость, и не называть её по имени.

  155