17 
— Нет, не жалуюсь, — подтвердила я. — Впрочем, если приспичило вам приятное мне сделать, так распорядитесь, чтобы порции поменьше приносили. Уж чего-чего, а баланды в тюряге вашей не жалеют — так недолго и разжиреть. Очень я, понимаете ли, за свою фигуру опасаюсь. Это единственное, что от меня осталось, а тут что ни порция, то экскаваторный ковш!
— Так не ешьте, зачем вы едите, раз лишнее? — удивился Владимир Владимирович.
— Сразу видно, что вы на диете никогда не сидели. Человек, доведенный до исступления диетами, перестает соображать, когда видит перед собой любую еду, будь это и тюремная баланда. Всякая женщина, если она здорова, без сомнений это подтвердит. Времена настали такие, что подтвердить это могут уже и девушки. Вот когда я была девушкой…
Жуть отразилась на лице Владимира Владимировича, и я, как натура великодушная, его пожалела:
— Впрочем, давайте перейдем к делу.
— Давайте! — обрадовался он. — У нас есть к вам деловое предложение.
Я завопила как резаная:
— Что?!!
Невозможно передать ни ужас, вложенный в этот вопрос, ни силу моего голоса — очень жаль, я очень постаралась.
Владимир Владимирович такой реакции не ожидал и весь вздыбился; в комнату с паникой на лице заглянул часовой. Владимир Владимирович дал ему знак, мол все в порядке, часовой нырнул за дверь, а Владимир Владимирович стоически продолжил беседу.
— Софья Адамовна, — воскликнул он, прямо на моих глазах пытаясь взять себя в руки, — что вас так напугало?
— А вас? — поинтересовалась я.
— Меня вы.
— А меня вы. Сидя в казематах ваших, сбилась уже со счету дней, но чувствую, что скоро будет четверг. Поэтому знаю, что сейчас предлагать будете, и потому заранее отказываюсь.
Он вздохнул с облегчением и попросил:
— Не могли бы вы отказываться как-нибудь поспокойней.
— Невластна над собой, когда речь заходит о жизни моей. Не то, чтобы я уж такая трусиха, нет, душой абсолютно ничего не боюсь — душа же бессмертна. Поэтому душе моей все равно, а вот тело очень умирать не хочет и всеми доступными способами сопротивляется. Слышали сами.
Признание мое озадачило Владимира Владимировича.
— Как же вы, в таком случае, решились гранатомет в руки взять? — скептически поинтересовался он.
— Если бы вам заплатили столько, сколько мне, и вы бы решились, — отрезала я.
Он повеселел:
— Ага, следовательно дело в деньгах, и мы можем договориться.
— Вряд ли. Зачем мне деньги в неволе? Теперь почему-то хочется жить.
Мое откровение ему понравилось. Он тут же довольно подробно объяснил, насколько от него зависит какой приговор мне вынесут. Я тут же довела до его сведения, что очень рассчитываю на великодушие президента.
— Президент меня помилует, — заверила я. — Не сомневаюсь, он даже испытывает некоторую благодарность за то, что я промахнулась. Для него просто счастье, что я за дело взялась. Другой бы уж точно не промахнулся, следовательно я каким-то образом президента даже спасла. Вот увидите, он в долгу не останется и тоже меня спасет. Лет десять отсижу и выйду. Не беда, говорят же: сорок пять, баба ягодка опять.
— Вам будет несколько больше, — невежливо напомнил Владимир Владимирович.
— Значит еще больше расцвету, вы же хотите мою жизнь опасности подвергнуть. Разницу видите? — я откинулась на спинку стула: — Нет, даже и не просите.
Владимир Владимирович удивился:
— Софья Адамовна, откуда вы знаете о чем я собираюсь вас просить?
— Не так много имею, чтобы теряться в догадка: кроме связного у меня ничего нет, но не рассчитывайте на мою ветреность, на эту связь я не пойду. Во всяком случае по доброй воле.
Я нарочно дала такой намек, чтобы был посмелее и не вздумал останавливаться на достигнутом.
Ох, уж эти мне мужчины: даже в таком государственном вопросе приходится стимулировать их к настойчивости, что же говорить о прочем?
Ах, как нам, женщинам, не хватает настоящей мужской настырности и силы воли, и как надоели настырность и сила воли свои! Порой просто тошнит нас от собственной силы!
Здесь я не могу не похвалить Владимира Владимировича: правильно понял мой намек и навалился где с уговорами, где с посулами, где с угрозами так, что прямо душа зарадовалась. Уж чего он только мне не обещал. Если верить ему, так сразу же, как на связного выведу, так и отпустят домой. Даже извинился, что не смогут мне орден выхлопотать за спасение президента, но и с этим брался подсобить. Потом. Со временем, когда страсти улягутся. На ордене меня заклинило: крепко задумалась я.
17 
