очень нудно 
37 
— Но почему ты вдруг разбушевалась?
— Я хотела… хотела уехать с ним. А он сказал, что пока не может взять меня. Его мама так научила. Он испугался. Я сказала, что он трус. Я хотела выскочить из комнаты, но мама загородила дверь. Тогда я швырнула в окно табуретку. Мама ударила меня по лицу… — Муся зевнула, закрыла глаза. Ее голос был лишен каких бы то ни было эмоций. — Я все-таки выбежала в коридор, потом очутилась в столовой. Буфет смеялся надо мной так нахально, и я швырнула ему в пасть вазу. Я ему все зубы повыбивала. Ненавижу, когда надо мной смеются. Потом я побежала к бабушке. Я лежала рядом с ней в кровати, и мне было так тепло и уютно, а они вытащили меня оттуда силой. Бабушка кричала, а они волокли меня по полу. Они…
— Где был в этом время Вадим?
— Не знаю. Я ничего не знаю. Я его не…
Муся горестно вздохнула и погрузилась в сон.
Галя накрыла ее простыней и вышла, заперла дверь в палату на ключ — таковы были правила в лечебнице для душевнобольных, и она обязана была их соблюдать.
— Вы Вадим, — сказала она утвердительно, когда увидела мужчину, стоявшего возле стола в ее кабинете. — Как вам удалось сюда попасть?
Он усмехнулся.
— Не имеет значения, девушка. Вы ее лечащий врач?
— Я всего лишь медсестра, и то без диплома. Но я давно знаю Марусю и могу сказать вам в глаза: вы поступили подло. Мерзко, отвратительно, подло.
Он сел на кушетку и нервно закурил.
— Что с ней будет?
— Многое теперь зависит от тебя, — сказала Галя, вдруг перейдя на «ты». — Такие сволочи, как ты, появляются неизвестно откуда и навсегда ломают женщине жизнь.
— Да, я сволочь, ты права. Но я на самом деле ее люблю. Я готов отдать за нее жизнь.
— Слова… Да пошел бы ты со своими словами… — Ей ужасно хотелось выругаться, но она вдруг вспомнила, что Вадим был другом Андрея. — Ей не нужна твоя жизнь. Ей нужен ты. Неужели не понятно?
— Мария-Елена тоже мне нужна, — сказал Вадим едва слышно. Он упорно не поднимал глаза от пола. — Я даже представить себе не мог, как дорога мне эта девочка.
— Так спаси ее! — вырвалось у Галины. — Увези туда, где вас не знает ни одна живая душа. Люби. Оберегай.
— Это невозможно. Так бывает только в кино.
— Ну и дурак. Я бы даже сказала, мудак. Ты такой же, как все. Маруся выдумала тебя с головы до пят. А вот Андрюша был совсем другим.
Вадим поднял глаза и посмотрел на Галину внимательно и с сожалением.
— Так это ты та самая роковая женщина, про которую Андрюшка написал в дневнике: «От этой Кармен мне никуда не деться. Очевидно, я умру в ее объятиях. Думаю, это будет сладкая смерть».
Галина смутилась. В то же самое время в ней словно что-то распрямилось, устремилось к свету. Ей показалось на короткое мгновение, что Андрей жив. Но она вспомнила эту страшную телеграмму, и ее плечи обвисли.
— Да, — прошептала она. — Если бы можно было вернуть прошлое.
— Я тоже так думаю. Я жалею, что встретил Марию-Елену. Очень жалею.
— Жалеешь? Но разве о таком можно жалеть?
— Да, — решительно сказал он и загасил сигарету в стаканчике, из которого десять минут назад Муся пила валокордин. — Потому что наша земля — неподходящее место для такой любви. Нас скрутят в бараний рог. Вытрут об нас ноги. Заставят пожалеть о том, что мы родились на этот свет.
— Андрюша придерживался другой точки зрения.
— Почему же он в таком случае не женился на тебе?
— Я оказалась недостойной его. Эвелина Владимировна была права.
— Да брось ты. Вокруг Андрюшки всегда вились красивые бабенки. Ему это очень нравилось, и он даже не пытался изображать из себя монаха. Ты что, разве еще не прочитала его дневник?
— Нет, — Галина покачала головой. — Я боюсь. Мне кажется, там есть такое, о чем мне не положено знать.
— С тобой все понятно. Не надо поворачивать к себе луну темной стороной — так любит говорить наш полковник. Это твое дело. А вот я должен поставить все точки над «i». У меня такое правило. Я сказал Марии-Елене все как есть. Я ничего от нее не утаил.
— Бедная девочка, — вырвалось у Галины.
— Я с самого начала не хотел, чтобы она питала несбыточные надежды. В настоящий момент я никак не могу уйти от семьи. Потом, когда подрастет сын… — Он шумно вздохнул. — На меня словно затмение нашло, когда я увидел Марию-Елену.
37 
