16 
И, поняв, к какому типу женщин она принадлежала, Ив притворно простонал:
— О, любимая! Вряд ли я смогу согреть вас!
— Почему же?
— Рыцарское благородство не позволяет мне сказать об этом.
— Но мне становится любопытно! Скажите же!
Она приподнялась, опершись на локоть, так что ее прекрасные волосы коснулись его щеки. О, Господи, ему так хотелось зарыться лицом в эти волосы, его чувственность распалилась еще сильнее, ему было трудно говорить.
— Но, дорогая мадемуазель Никола, вы же понимаете, что со мной происходит?
— Нет, не понимаю, — виновато произнесла она.
— Ваша близость… Это так волнует меня, так возбуждает, что я не смогу сдержать свое целомудренное обещание, я…
Он отвернулся, сделав вид, что плачет.
— Мой сердечный друг, — проникновенно произнесла она, — я не хочу, чтобы вы из-за меня оставляли постель. Тогда и я уйду.
— Нет, нет! — воскликнул он, схватив ее за руку.
И тут он дал волю своим чувствам: дыхание его было прерывистым, он изнемогал от любви и восхищения, по телу его пробегала дрожь, лицо его было рядом с ее лицом. И эти чувства были вовсе не наигранными, ему не нужно было притворяться, разве что делать вид, что его смущает ее девственность.
Но юная Никола не оказывала ему никакого сопротивления, ее захватила страсть, вызванная в ней близостью мужчины. Иву льстила мысль о том, что девушка готова отдаться с такой поспешностью не кому попало, а именно ему. Она вздыхала, словно стыдясь своих чувств, но и она была теперь беспомощна перед ними, так же как и он. Однако она все еще не решалась… С нежным восхищением он поцеловал ее лицо, плечи и грудь под легкой тканью. Зарылся руками в ее волосы, ощущая при этом невыразимое наслаждение.
— Будь добр, — умоляла она. — Прошу, будь добр…
Но он не знал, о чем она просит — о милосердии или о том, чтобы он поторапливался…
Это была ни с чем не сравнимая ночь. Никогда Иву не было так хорошо в объятиях женщины. И хотя ему и было трудно отогреть продрогшее тело бедняжки, ему казалось, что даже постель вибрирует от токов тепла. Обливаясь потом и горя, как в лихорадке, он превзошел самого себя по части доказательств своей любви. Вначале она проявляла робость и была испугана, но он знал, как надо вести себя в подобных случаях, и в конце концов она ответила на его ласки.
О, это была удивительная ночь!
Наконец оба заснули от изнеможения, не думая о том, что рано утром — до восхода солнца и до первых петухов — им предстоит покинуть крепость.
Иву казалось, что он переживает небесное блаженство, все глубже и глубже погружаясь в праведный сон усталости.
Он проснулся от странного запаха в комнате. Серый предрассветный сумрак, сочащийся сквозь маленькое окошко, наполнял комнату. Никола еще спала, зарывшись в перину.
«Господи, — подумал он, — нам же нужно уходить! Нужно торопиться!»
Но его разбудило присутствие в комнате чего-то чужого, постороннего. Какое-то еле слышное гудение…
Оно исходило от стены, завешенной гобеленом.
Ив ощутил незнакомый ему прежде страх, желание немедленно покинуть это место.
Он не хотел будить Николу, не узнав сначала, что происходит. Иву не хотелось понапрасну пугать ее.
Осторожно сев и свесив с постели ноги, он обратил внимание на одно весьма неприятное обстоятельство. Он был по-прежнему — если можно так выразиться — готов к любовному акту. Он заметил это еще ночью — что его мужская сила не иссякла, — но тогда он решил, что усталость и сон положат конец этому возбуждению. Однако этого не случилось.
Впрочем… это было обычным утренним явлением, которое быстро проходит.
Но куда хуже было то, что происходило возле гобелена.
В комнате было слишком темно, чтобы он мог рассмотреть детали. Но что-то там такое было…
Он со страхом вспомнил, с какой легкостью гобелен отходил от стены. А дверь, что была за ним?.. Возможно… возможно, она открывалась с обратной стороны?
Гнев ревнивой женщины — самая опасная вещь в мире, он знал это по своему опыту. Во Франции Ив пользовался успехом у женщин, и многие из них чувствовали себя обойденными его вниманием и покинутыми, и уж они-то могли мстить тем, на кого он их променял.
Он должен был защитить Николу.
Но, будучи голым и безоружным, он не мог этого сделать. И он потянулся к своей одежде и к своему мечу. Но не успел он взять их, как замер на месте, уставившись на гобелен.
16 
