48 
И тут Веттели вдруг понял, что воевать он больше не хочет вообще, а хочет лишь спать. Весь мир вокруг стал расплывчатым и мутным, он опустился на колени в твёрдом намерении прямо здесь, на поле боя, прилечь и вздремнуть, и плевать, если растопчут, конец-то, как известно, один, и горевать о нём некому… Но кто-то зачем-то рывком поставил его на ноги. А, это капрал Пулл…
– Сэр, что с вами?! Вы ранены?
– Ну, конечно, нет! С чего вы взяли? Просто хочу подремать. Положите меня на место, капрал.
– Ах ты, господи!
Капрал Пулл не положил его на место, наоборот, подхватил на руки, как-то по-дурацки, как маленького ребёнка, и куда-то потащил. Впрочем, Веттели было уже всё равно, где спать…
Когда он снова открыл глаза, кругом было тихо и полутемно. Он лежал в шатре, на спине, и над ним маячило худое, небритое лицо капрала Пулла.
– О! Вы всё-таки очнулись, сэр… хотите выпить? Приходил маг из штаба полка и сказал, что вы помрёте. Сказал, человек не может выжить, истратив столько сил на заряды для фламера.
– Ерунда! – удивительно, каким неповоротливым бывает иногда язык. – Это простой человек не выживет. А я – образованный. Ученик самого Мерлина, может, даже ТОГО САМОГО Мерлина…Нет, Пулл, только не арак! И без него тошно. Дай лучше просто воды.
– Есть, сэр. А я выпью, сэр. За ваше здоровье, сэр!
– Спасибо тебе, Пулл. За всё…
– А у тебя она есть, душа?
В ответ Пулл рассмеялся хрипло, как ворон каркнул.
– Тебе ведь не нужны мои ответы, лейтенант… Или уже капитан?
– Какая разница? – отмахнулся Веттели. – Скажи, ну зачем ты явился? – это прозвучало почти жалобно. – Что тебе не сиделось в Махаджанапади, раз уж ты… Раз уж так всё вышло?
– Зачем? – капрал зябко передёрнул плечами. – Я вернулся домой. Все хотят домой, даже мёртвые. И, доложу я вам, нелегко было сюда добраться, ох, нелегко. Уходи, лейтенант, оставь меня в покое в моём доме. Я никому не желаю зла. Я ещё никого не тронул на этой земле.
Веттели стало совсем грустно.
– Я не могу уйти. Ты только потому и не тронул, что на кладбище был свежий труп. Разве не так?
– Да-а, – кивнул капрал, и губы его вдруг растянулись в тонкой, нечеловечески длинной улыбке, казалось, рот продолжается до самых ушей. – Да, был труп, свежий, сочный…молодое мясцо… Тебе что, жалко чужого трупа для старого однополчанина? Я ем трупы и не трогаю живых.
– Ты тронешь живых, это вопрос времени. Здесь нет войны, деревенское кладбище тебя не прокормит. И ты не гуль, чтобы довольствоваться мертвечиной. Ты ветала, и скоро захочешь свежей крови, мы оба знаем это. Ты чудовище, и тебе не место среди живых, – зачем он это ему говорил? Кого старался убедить, покойного старину Хантера, или себя самого?
Пулл вскинул на него глаза, блёкло-жёлтые, с узким как щель зрачком.
– Чудовище? Я чудовище, да… А сам-то ты разве лучше? Только и разницы, что пока не помер. Думаешь, в этом мире есть место для тебя, глупое маленькое чудовище?
«Да что все как сговорились обзывать меня чудовищем? Может, это не к добру? Надо сходить к знахарю, что ли!» – тревожная мысль мелькнула и пропала, растворившись в череде других.
– Достаточно разговоров, капрал. Ты знаешь, зачем я пришёл, и знаешь, что я сделаю это. Хотя бы ради твоей сестры и её девочек. Потому что с них-то ты и начнёшь. Ты ведь хочешь сожрать свою сестру, а? Ты ведь уже голоден, правда? – это была провокация, самая настоящая. Веттели знал, что за ней последует и хотел этого. Другого способа заставить себя сделать то, что должно, он не видел.
– Сестру? – пасть ветала растянулась ещё шире, показались частые и острые, как гвозди, зубы, по синюшным кубам быстро заскользил длинный алый треугольник языка. – Сестра… Да… У неё жирная, сочная задница. У неё тёплая кровь, родная кровь… – мечтательно бормотал он, стремительно теряя человеческий облик. Ещё глубже запали жёлтые глаза, горбом выгнулась спина – это под одеждой развернулись зачатки крыльев, выдались вперед челюсти, ушные раковины будто вывернулись наизнанку, язык перестал помещаться во рту, вывалился на грудь, кожа потемнела…
Всё! Веттели больше не видел пред собой старого однополчанина – только мерзкую, кладбищенскую тварь. С ней его ничего не связывало. Её он мог убить.
48 
