Последние отзывы

  46  

Вот вам и пожалуйста! От такого заявления Роман Григорьевич даже рассмеялся.

— То есть, вы меня, только затем и пригласили, разбудив среди ночи, чтобы угрожать да запугивать? Ну, знаете ли, в другой раз будьте любезны по таким вопросам являться лично в управление полиции, я больше не стану тратить на вас казенное время! Честь имею!

Он поднялся, резко развернулся, но уйти он не успел.

— Ах ты, господи! — с неожиданной горечью вскричал Ворон. — Да разве я угрожаю тебе, детёныш! Уберечь ведь хочу, несмышлёного! Сам не знаешь, куда лезешь!

Роман Григорьевич обернулся, с вызовом взглянул колдуну в лицо, прямо в зелёные его глаза. Спросил, зло усмехаясь:

— Неужели? Отчего вдруг такая нежная забота о моей скромной персоне?

Колдун первым отвёл взгляд. Ответил тихо, глядя в земляной пол.

— Да оттуда, что не чужой ты мне человек. Дочь моя, Ирина, доводится тебе родной матерью!

— Что? — Роман Григорьевич как стоял, так и сел на лавку. Услышанное не желало укладываться в голове. — Моя мать — ваша дочь… То есть, вы мне дед родной?

— Именно, — сурово подтвердил Ворон.

— Так… — он решительно не знал, что сказать, поэтому брякнул какую-то глупость. — Зачем же вы тогда живёте в этой… берлоге?

Новоявленный дед рассмеялся:

— А где, по-твоему, должен жить чёрный колдун восьмисот лет от роду? В бельэтаже на Петровском? Здесь моё место, мои корни, и ходу мене отсюда нет.

— А городские власти не тревожат сносом? — полюбопытствовал Ивенский, в эту минуту ему легче было говорить об отвлечённом. — Очень уж вы в ансамбль не вписываетесь.

— Ха! Пусть только посмеют. Скорее уж я всю Пальмиру снесу, чем они мой дом. Тронь его — и остров в топь уйдёт. Вот давеча, в триста тридцать третьем году, привязались ко мне с прошением: перенеси да перенеси забор, чтобы вперёд не выступал, чтобы окна в улицу глядели, и фасад в ряд с соседями был. До того надоели — ладно, перенёс в осень. И что? Едва весь город в море не смыло. ^[21]Так-то. Теперь уж не докучают… Ну, ещё о жилье поговорим, или спросишь о главном?

— Спрошу, — решился Ивенский, чувствуя, что мысли его для колдуна не тайна. — А что мать моя, она жива?

— А как же? — удивился колдун. — Что с ней, оглашенной, станется? Как сбежала от отца твоего с оперным музыкантом, так и поселилась в Нижних Землях. ^[22]Она, вишь, в Маленькой Голландии росла, а жить желает в большой, и воля отцовская ей не указ. Одно слово — ведьма! На ведьму управы нет.

— Настоящая ведьма, — уточнил Роман Григорьевич, — или вы её так браните?

— Ясно, настоящая. Посильнее многих будет, особенно перед… гм… тебе не надо знать. Бывало, так разбушуется — крыши с домов сносит ураганом! Ещё при Елизавете Петровне…

— Когда?! — в ужасе перебил Ивенский. — Да сколько же ей лет?

Колдун всерьёз задумался.

— Это посчитать надо… Так. Родилась она в год, когда Василий Иванович играл свадьбу с Глинской…

— Не надо, не считайте, — взмолился Роман Григорьевич, чувствуя, что голова идёт кругом. Он решительно не понимал, зачем его папеньке вздумалось брать в жёны такую древнюю старуху.

И снова его мысли не укрылись от деда-чародея. Не смотря на свои восемьсот, он легко, как молодой, поднялся с кресла, отомкнул ключом сундук…

— На-ко, взгляни на маменьку свою! Хороший портрет, папаша твой лично у Брюллова Карла Павловича заказывал.

Ивенский взглянул. С портрета на него смотрела, чуть улыбаясь, изысканнейшая юная красавица в глубоком декольте, и неважно, что один глаз был серый, другой жёлтый, это её не портило. Некоторое время Роман Григорьевич пристально вглядывался в тонкие женские черты, которые, по сути, должен был бы воспринимать как родные. Потом положил миниатюру на стол, изображением вниз, и попросил:

— Уберите! — ему показалось, что жёлтый глаз начал насмешливо подмигивать.

Колдун портрет спрятал, вздохнул.

— А ведь ты похож на неё, до чего похож — я бы на улице узнал… В обиде, что бросила тебя?

— Вовсе нет, — передёрнул плечами Ивенский — Мне прекрасно жилось с папенькой, — и добавил мстительно, — особенно когда оказывался убит очередной мой гувернёр… Знаете, я пойду, пожалуй. Меня помощник дожидается, как бы не стал звать городовых, что я пропал.

  46