8 
— Он знает, что это такое?
— А ты знаешь? — вместо ответа сама спросила она.
— Никто другой эти звуки не слышал. Но я выясню, что это было.
— Ты?
В голосе ее звучало безграничное презрение.
— Когда вернусь домой, — тут же поправился он. — Когда у меня будет время.
Глаза Гуниллы потемнели. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее единственный товарищ по играм покидал ее. Хотя вел он себя скверно.
— Тогда тебе нужно поторапливаться, а то кто-нибудь опередит тебя, — сказала она и побежала прочь.
Ответ ее прозвучал весьма многозначительно, так что он не знал, что и подумать.
— Гунилла… — закричал он, но его умоляющий крик бессильно повис в воздухе. Она была уже далеко.
— Черт, — сказал Эрланд, полагая, что такие слова пристало говорить будущему солдату. И с сожалением добавил: — Прости меня, Господи, я этого не хотел!
Гунилла побежала, явно опаздывая, через лес Бергупда к усадьбе Бергквара, когда уже начало смеркаться. Она слышала, что депутат риксдага Поссе задумал перестроить старую усадьбу. План перестройки был уже готов, строительные материалы были сложены в сухом месте во дворе, занимая почти все свободное пространство. «Должен получиться хороший дом», — подумала она, глядя на светлые, приятно пахнущие доски.
Она направилась в контору писаря, поскольку с самим Арвидом Поссе обычно никто не вступал в разговор, тот занимал слишком высокое положение. Что касается писаря — или инспектора, как его называли, — то он был человеком простым, относился с неизменным дружеским сочувствием к тем, кто был ниже его по рангу.
На месте его не оказалось, и Гунилла не стала излагать все его помощникам. Она хотела увидеть его самого, потому что никто не нравился ей так, как он. Поэтому она направилась на скотный двор, где он обсуждал с управляющим дела молочного хозяйства.
Добрые, теплые звуки, издаваемые сытыми коровами, стук деревянных ведер, в которые наливалось молоко, — все это наполнило ее спокойствием и радостью. Она увидела писаря с двумя другими мужчинами. Они не обращали внимания на девочку, стоящую среди мычащих коров. Скотный двор в Бергкваре всегда был для Гуниллы источником мира и восхищения. Он был таким просторным, светлым, благоустроенным! Она с жалостью думала о двух своих коровах, стоящих в таком маленьком хлеву, что потолок почти касался их рогов.
Некоторое время она стояла, глядя на мужчин. Писарь был статным мужчиной, достаточно моложавым, с печатью скорби на загорелом лице. Двое других были на вид угрюмыми, неприветливыми и сердитыми и очень приземленными.
Наконец писарь увидел ее и спросил:
— Да это же Гунилла Кнапахульт! С чем пожаловала?
Господи, как ей нравился этот человек! И он узнал ее! Она поклонилась и сказала:
— Отец просил Вам передать кое-что, инспектор Грип.
Арв Грип из рода Людей Льда, сын Эрьяна и внук Венделя Грипа, улыбнулся ей.
— Я слушаю тебя, Гунилла!
2
Прошло три года.
«Ущелье дьявола» стала для жителей округа страшной реальностью.
Никто толком не знал, что происходит на пустоши. Все были твердо убеждены в том, что этим местом завладели демоны. Демоны, которые похищали их овец и других домашних животных, — от пропавших животных не оставалось никаких следов.
Фермер, отправившийся зимним днем в лес, был найден с проломленным черепом. За другим гнались но лесу какие-то мохнатые существа, так что ему едва удалось спастись и добежать до дома. Бесследно исчезла одна молодая женщина. Эбба Кнапахулы утверждала, что в тихие ночи слышит какой-то душераздирающий плач.
Если бы крестьяне из Бергунды больше говорили друг с другом об этом, загадка была бы уже давно разгадана. Но о таких вещах вслух старались не говорить. И даже с самим хозяином Бергквары или его ближайшим помощником, писарем Арвом Грипом из рода Людей Льда, люди старались не говорить о демонах на пустоши.
Если бы люди больше общались друг с другом! Загадка-то была совсем простой!
Гунилла сидела дома под строгим присмотром. Кнапахульт находился рядом с «Ущельем дьявола», и ей не позволяли выходить за пределы двора в этом направлении.
Эти три года были для Гуниллы трудными. Она была во многом необычной девушкой и, взрослея, пережила настоящий кризис. Она как никогда нуждалась в поддержке и понимании, но родителям было не до нее. Карл упрекал ее в грехах в разврате и по-прежнему бил, правда, позволяя ей теперь не задирать юбку. Он читал ей вслух Библию, прежде всего 23 главу от Езекииля, очень почитаемую им. Чтение это должно было служить предупреждением для Гуниллы: что было с распутными женщинами, пожелавшими мужчин-язычников с огромными, как у коней, штуковинами. Но ей противно было слушать все это, тем более, из уст своего отца, так что ее представления об эротике становились все более и более искаженными.
8 
