Последние отзывы

  64  

Когда совсем рассвело, с парусника заметили судно, приближавшееся к нему с наветренной стороны по левому борту; капитан Малавуан разглядывал его в подзорную трубу.

— Итальянская бригантина, но что за снасти… — проворчал он. — Бьюсь об заклад, она побывала на английской верфи. А идет, между прочим, под испанским флагом.

Жиль тоже наблюдал появившийся корабль в подзорную трубу, потом нахмурился и с отвращением поморщился.

— Чувствуете запах? Я бы даже сказал смрад, он явно оттуда.

И правда, через несколько минут мерзкое зловоние вытеснило морскую свежесть; чем жарче становилось, тем сильнее чувствовалась вонь. От густой смеси пота и человеческих испражнений к горлу подкатывала тошнота.

Малавуан сокрушенно пожал плечами.

— Невольничье судно, месье, вероятно, направляется во Флориду, Сен-Огюстен или в Фернандину. После нескольких рейсов из Африки в Америку чисть не чисть эту плавучую преисподнюю, от вони не избавишься. Что же удивляться, в трюм такого судна — да разве оно одно — шкипер может засунуть, особенно если он жадный, до пяти-шести сотен негров. Как сельди в бочке.

А этот корабль почти пришел на место. Он уже насквозь пропитался смрадом.

— Пять-шесть сотен, вы говорите? — пробормотал Жиль, следя за судном: он различал неясные силуэты, двигающиеся по палубе. — Но это невозможно. В такой тесноте…

— Вот поживете на Санто-Доминго, увидите своими глазами, как выгружают этих несчастных, тогда поймете, что нет предела жадности работорговцев. С ней может сравниться только их жестокость да, пожалуй, тупоумие. Ведь загрузи они поменьше рабов да содержи их получше, весь груз доходил бы в целости и сохранности. А то иные почти половину скармливают рыбам. — И добавил, видя недоуменное лицо молодого человека:

— Разве вы не знали, когда покупали плантацию индиго и хлопка, что попадете в самый центр работорговли?

Жиль, как завороженный, не спускал глаз с испанского судна и в ответ только покачал головой. Там, вдали, по тихой сверкающей глади моря шел невольничий корабль под белоснежными парусами, словно невеста в подвенечном платье.

Но зловоние, исходившее от него, чувствовалось все сильнее и сильнее. Словно аппетитный на вид спелый плод, от которого осталась одна оболочка: внутри же гниль и черви.

Видя, как Турнемин сморщил нос, Малавуач приказал матросу принести ведерко со смоченными в уксусе тряпками, взял одну и протянул Жилю.

— Возьмите! Будете нюхать.

Но молодой человек со злостью отбросил резко пахнувшую тряпицу.

— Распорядитесь отнести это дамам. Должно быть, они уже попадали в обморок у себя в каютах…

Как будто в подтверждение его слов, на палубе появились Анна и Мадалена с позеленевшими лицами; они с трудом держались на ногах. Пьер Менар и два матроса поспешили к ним навстречу, Жиль и капитан не сдвинулись с места. Они даже не заметили женщин: все их внимание было приковано к невольничьему судну. Там происходило что-то странное…

Теперь стало ясно, что корабль выглядел таким чистым и белым лишь издали, в ярких лучах утреннего солнца; при приближении обнаружились грязные пятна: разодранные паруса, облохмаченные канаты, проломы в обшивке, а на палубе — зловещие алые пятна свежей крови.

Драма, разыгравшаяся на невольничьем корабле, еще не окончилась; если первое действие завершилось, то второе, еще более жестокое, если такое возможно вообще, только начиналось.

Жиль с ужасом увидел, как на рее повис страшный черный плод: тело негра — он еще дергался в агонии, — потом еще один и еще… несколько чернокожих были привязаны к мачтам за высоко поднятые руки, по их спинам ходила плеть.

— Наверно, на судне был бунт, — предположил капитан Малавуан. — А это расплата.

В утренней тишине вопли истязаемых и хлесткие удары плеток из бычьей кожи заглушали хриплые крики чаек. Дальше стало еще страшнее.

От ужаса пассажиры и экипаж «Кречета» не могли пошевелиться; корабли находились близко друг от друга, и теперь стало отчетливо видно, что черных рабов, скованных цепями, охраняли матросы, вооруженные мушкетами. Невольники яростно дергали цепи, пытаясь освободиться, а матросы по двое хватали за руки, за ноги валявшихся на палубе и бросали их за борт.

По стонам этих несчастных, по их судорожным попыткам избежать страшной участи можно было догадаться, что в море кидали не трупы, а раненых: стоны слились в сплошной вопль, когда на тихой воде красивого утреннего моря показался сначала один, а за ним другой зловещий серый треугольник плавника акулы.

  64