Глава 39. Разгаданная дорога

Говорят, давным-давно не существовало множества дорог, но была лишь одна, преломленная в волшебном камне, которым увенчано навершие посоха Тооки-уно, хозяина путей земных. И дорога эта была бесконечна.

Говорят, что однажды хитрая Каапи, желая властвовать не только над водяными, но и над земными путями, обернулась сорокой. Вытащила она камень и поднялась к самому небу, да только крылья водяные опалила. Закричала Каапи от боли да и выронила драгоценную ношу.

Бросилась догонять

И не успела.

Ударился камень о скалу, а быть может и не скалу, но об острый рог спящего Инники-зверя, раскололся. Расплескалась тогда дорога, разлетелась осколками, и возникло множество путей. Да все одно, связаны они воедино, но лишь Тооки-уно, прежний хозяин, связь эту видит. Или еще брухва, колченогий старец, седьмым сыном от седьмого сына рожденный. Щурит он глаза, проявляет иные, скрытые пути… куда уведет?

Бывало, что и за край мира.

Оттого и хоронят брухву, цепями ноги опутав: вдруг да вернется за еще живыми? И за собой потянет.

Правда ли в том?

Не знаю.

Я очнулась в преддверии сумерек, услышав, как рвется ткань моего леса. И выглянув в окно, я увидела старика. Он стоял на опушке, обеими руками опираясь на посох. Невысокий, полнотелый и нахохлившийся, он напоминал старого ворона.

Грязный.

И смердит. Отсюда чую вонь.

Брухва повел головой, втягивая воздух. А губы его дрогнули.

— Хийси…

— Уходи, — ответила я, поднимая шерсть на загривке. А он лишь рассмеялся нехорошим лающим смехом.

— Хийси!

Я видела его.

И кривоватое лицо. И рубаху, надетую наизнанку, подпоясанную плетеным ремешком. И драные на коленях штаны. На левую ногу брухва был бос, на правой же носил изрядно прохудившийся продранный сапог. Он осклабился.

Чует меня.

И знает, сколь молода я.

Слаба.

А он… его окружали обрывки нитей.

Брухва жил долго, верно, вторую сотню лет разменял. И людей водил по незримым запретным тропам. Взамен брал плату невысокую.

…легкие сны.

…и толика радости.

…свет в чужих глазах.

…смех легкий.

…и страх.

Стон или крик. Боль. Слезы. Счастье и горе.

Ничем старый паук не брезговал. И я, тряхнув головой, зарычала. А брухва погрозил мне посохом. И в следующее мгновенье исчез.

— Кейсо! — я вдруг четко осознала, что произойдет дальше. — Кейсо, надо уходить, пока…

Мой лес сонно заворочался, застонал, раскрываясь перед чужой силой. Рваными дырами поползли снега, обнажая черную землю. А та поспешила выкинуть редкую зелень молодой травы. Но не прошло и минуты, как пожухла трава, посерела, стала пылью.

Брухва спешил тянуть силу.

И я, отчаянно пытаясь выиграть мгновенья, рвала его плетение.

Но где мне устоять перед хозяином дорог. И выбравшись из башни, которая сама, казалось, пошатнулась, накренилась, готовая рухнуть, превратиться лишь в груду камней, я вдыхала раскаленный воздух. Пила его, черпала чужую волю, грязную, как вода в сточной канаве.

— Хийси… — шипел старик, раскидывая плети чужих воспоминаний.

…девочка бежит по горячим камням, смеется, тянет руки…

…старик жмурится, ловит последние капли осеннего тепла. Дни его сочтены, но он счастлив…

…женщина, задумавшись, смотрится в озеро, гадает, куда ушло то, прежнее отражение, в котором она была молода и прекрасна…

  115