очень нудно 
124 
Олли не отстранился. И я перебирала короткие прядки, вскользь касалась щеки.
Про Пиркко он не говорит. А я не спрашиваю.
— Почему ты от меня не отказалась? — он подается назад и руку мою перехватывает. — У тебя-то есть причины.
Были.
Старые обиды, душные, как слежавшиеся за лето меха, поточенные молью и пылью пропитавшиеся. Стоит ли вытаскивать их?
…синяя лента для волос, которую я вышивала долго, стараясь, чтобы стежки были ровными, аккуратными, повисла на молоденькой груше. Выбросили ее? Обронили?
Так ли важно? Главное, этот подарок не столь дорог, чтобы беречь его.
…заливистый смех Пиркко и качели, летящие к небу. Ей шесть, а я на год старше и, спрятавшись в тени, наблюдаю, как Олли толкает качели выше и выше. Он высокий и красивый, и мне кажется, что если подойти и попросить, то Олли покатает и меня. Я подхожу, но не успеваю открыть рот. Олли замечает меня:
— Принеси воды, Аану. Душно.
…и очередное его возвращение. От Олли пахнет морем, а кожа его почернела от загара, волосы выгорели до рыжины. От смеха его вздрагивает дом, а он, сев на лавку, спешит развязать сумки. Олли привез подарки семье… всем, кроме меня.
Меня не существовало в его мире.
Точнее была, но… кем? Кровной родственницей? Служанкой?
И я убираю руку, обхватываю холодный железный прут.
— Я бы многое хотел изменить, — Олли трется носом о мои пальцы. — И кое-что попробую. Если получится, мы уйдем.
— Куда?
— Куда-нибудь, — он улыбается той своей прежней улыбкой, только чуть более безумной, чем обычно. — Главное, чтобы отсюда. Но если не выйдет… Аану, не давай им сломать себя.
Олли разжимает мои пальцы, вцепившиеся в прут.
— Я слышал, что она сказала. Я не знаю, солгала она или сказала правду, но… когда я впервые встретил твоего мужа, он спрашивал не о ней. О тебе.
Возможно.
Но было ли это до того, как Янгхаар Каапо увидел мою сестру?
— Ешь. Тебе надо поесть, — пообещал Олли и добавил: — Я приду завтра. Никуда не уходи.
— Я постараюсь, — я улыбнулась в ответ.
Не отказалась?
Да. И не откажусь, теперь, когда у меня все-таки появился брат.
Лишь после его ухода я вспомнила: овсяные лепешки пекли для рабов. Олли отдал мне собственный ужин.
А он и вправду вернулся на следующий день, дождавшись наступления ночи. И до утра просидел, пытаясь справиться с замком. Олли был упрям… и возвращался вновь и вновь.
Он говорил. И шутил.
Рассказывал истории, которые, казалось, на ходу придумывал. И сам над ними смеялся в полголоса. Он расковыривал замок и воровал на кухне хлеб, клянясь каждый раз, что это — последний его набег.
Но это не могло длиться долго.
И однажды Олли поймали.
— Дурак, — сказал отец и отвернулся, подав кому-то знак. А я… я вдруг поняла, что никогда больше не увижу брата.
— Оставь его! — мой голос дрожал. — Оставь и я сделаю все, что ты хочешь.
Отец развернулся и ушел.
Ерхо Ину знал, что я и так сделаю все, чего он хочет.
А жалость… она для слабых.
К вечеру следующего дня клетку мою погрузили на повозку: отец подарил диковинного зверя кёнигу.
Глава 42. Должники
Хороший дом был у Ерхо Ину. Каменный. Высоким частоколом огороженный. Вдоль ограды стража ходит, перекликается. А на ночь во двор выпускают серых волкодавов, и горе тому, кто решит потревожить покой Тридуба.
Хороший дом был у Ерхо Ину.
Надежный.
Вот только прежний хозяин знал его лучше.
Тенью скользнул Янгхаар вдоль стены.
Подземный ход, начинавшийся на берегу реки, выводил к конюшне. Сюда охрана если и заглядывала, то нечасто. А сунувшийся было пес — старый, лохматый — лишь заворчал, втянув знакомый звериный запах.
…хороша была охотничья мазь.
Янгхаар остановился, прислушиваясь.
Тихо.
Дремлют лошади в стойлах.
Под навесом, прижавшись друг к другу, спят рабы.
Сторожит их надсмотрщик, но он тоже устал и, присев на бочку, прислонился к стене. Глаза его были закрыты, а рука, на хлысте лежавшая, повисло безвольно.
Путь к дому был почти свободен.
— Стой, — Янгара окликнули шепотом.
И нож скользнул в руку, готовый оборвать крик, если тот раздастся.
— Я… не стану мешать… я сказать хочу.
Человек стоял, согнувшись. Руки и голову его сдавили колодки, которые поставили так, чтобы раб не мог опуститься на колени, но и на ногах ему оставаться было сложно.
124 
