18 
Жаль. Никогда прежде не было у меня вещей столь чудесных.
Ловкие пальцы распутывают сеть серебряных шнуров. И стаскивают платье из белой оленьей кожи, выделанной столь тонко, что эта кожа мягче бархата. Она расшита золотыми пчелами и крохотными алмазами… Пиркко не хотела отдавать его.
Но отец настоял.
Я должна быть одета достойно невесты из рода Ину.
Умелые руки стягиват семь бархатных юбок, одна другой тяжелее, — еще один его подарок. Как и сапожки на посеребренных каблучках. В кои-то веки обувь не натерла мне ног.
В тонкой рубахе из бязи лежать холодно, но мне не оставляют даже ее.
Я умерла.
Наряд вернут отцу, и, быть может, Пиркко снизойдет до того, чтобы его примерить. Носить не станет, не после меня, но… она любопытна.
И сама мечтает о том дне, когда ее назовут невестой.
Мне же утром принесут другое платье, женское, принесенное мужем… до утра далеко.
Да и будет ли оно для меня?
Не думай об этом, Аану. В пещерах Кеннике нет места заботам верхнего мира.
Постепенно холод уходит. Меня омывают. И белая ткань, уже не савана, но родильной простыни, прилипает к коже. Кормилица бродит, громко постанывая, и плакальщицы, беловолосые вороны, смолкают.
Смерть была.
Пришло время рождения. Стоны становятся громче, и в этом мне тоже чудится музыка, лишенная слов, но понятная, верно, и вправду существующая в крови.
И пелена сползает с моего лица. Я вижу колышущийся живот и полные груди с выпуклыми синими венами. Кормилица склоняется надо мной и, сдавливая грудь руками, выжимает каплю молока.
— Пей, — шепчет она, и я послушно слизываю каплю с губы.
Молоко сладкое.
А кормилица, зачерпнув большими пальцами алую краску, проводит по щекам линии, а потом и вовсе прижимает к лицу горячие ладони. Они пахнут маслом и молоком.
— Плачь, — приказывает она и давит на щеки, заставляя мои губы раскрыться. — Плачь, дитя.
И голос ее нежен.
Я плачу. Сыплются слезы, смывая краску, и кормилица одобрительно кивает: я родилась.
Обнаженная.
Безымянная.
Но все еще связанная с прошлым. И кормилица уходит, чтобы вернуться с новым подносом. На нем золотой грудой лежат украшения, подаренные отцом. Цепочки хитрого плетения. И подвески из камней. Височные кольца тонкой работы. Перстни-паутинки. Тяжелые запястья с алмазной чешуей…
— Что из этого ты оставишь? — спрашивают у меня.
Старый обычай.
Связать две нити обрезанной жизни, обменявшись дарами. И любой здесь будет достойным, но…
Я плыву. От запаха дыма, от тяжести краски на моем лице, от осознания того, что той, прежней, меня уже не существует.
— Выбирай, — кормилица заставляет меня разжать пальцы и коснуться золота.
В этот миг я понимаю, что оно — чужое.
Подарок отца?
Не мне, Аану, нелюбимой дочери, но той, кто должна была быть на моем месте.
Золото… и снова золото… лалы… и листвяник… чужая роскошь, к которой мне противно прикасаться. А из моего… это не тот дар, который уместен, но ничего другого у меня нет.
Этот камушек я нашла на берегу реки.
Не драгоценный, но самый обыкновенный, разве что цвета удивительного — ярко-зеленого, с золотой искрой. И формы круглой. А в центре — дырочка, сквозь которую я продела шнурок.
Камень был моим украшением последние лет семь.
Мой талисман.
А еще сквозь него я смотрела на солнце. И солнце становилось зеленым, а камень пил солнечный свет, чтобы потом отдать его миру. Он возвращал мне лето, пусть на несколько мгновений, но…
— Уверена?
Я сжала камень в кулаке. И тонкий шнурок обернула вокруг запястья, чтобы не потерять ненароком. Дар, он ведь должен быть от сердца…
— Хорошо, — кормилица погладила меня по голове, словно я и вправду была ее дочерью. — Закрой глаза. И думай о том, о чем ты попросишь богиню.
— А о чем можно?
— Думай.
Я согревала камень. И лежала смирно, позволяя названной матери, приведшей меня в подземный мир, расчесывать волосы, заплетая их в две девичьи косы.
Она же не спешила, выглаживала пряди костяным гребнем, пела колыбельную.
О чем просить безумную Кеннике?
О том, чтобы она и вправду связала нить моей жизни с нитью Янгхаара Каапо.
Тогда, пусть бы и в гневе, он не тронет меня.
Еще о тому, чтобы гнев этот был недолгим… чтобы чудо случилось… чтобы мой муж простил меня… чтобы он и вправду стал мужем… о семье, которая настоящая… о детях… и доме… о том, чтобы жить в любви и согласии… разве это много?
18 
