очень нудно 
21 
Ему ведь жара ни по чем. На его родине вовсе не бывает холодов. Там деревья растут до самого неба, и на вершинах их зреют круглые желтые плоды. Одного хватает, чтобы наесться на неделю. Плоды сладкие, сочные и вкус их Виллам не забудет до самой смерти.
На его родине реки неторопливы.
И в них обитают огромные ящерицы с зубами, каждый — в руку взрослого мужчины. Шкура этих ящериц столь толста, что не пробьет ее ни гарпун, ни копье. Только на бледном горле их есть особое место, в которое метят опытные охотники.
Мясо ящерицы пахнет гнилью, но вот хвост ее вкусен.
— Заткнись, — просит Янгу на ломаном хамши.
Полгода на побережье в тесном загоне, куда сгоняли негодный товар — достаточный срок, чтобы выучить чужой язык. И саббу понимает, но продолжает бормотать, рассказывать о зубастых рыбах, костлявых, но с мясом нежным, которое само собой на языке тает.
Глупец.
О еде нельзя говорить — будет хуже. Только саббу не понять. Он мыслями еще дома. Он по-прежнему силен и славен, у него пять жен и множество детей… не выживет.
Янгу ли не знать, что такие, которые только прошлым дышат, в настоящем слабы.
Прошлое надо забыть. Вот у него получилось, память закрыла то, что было до побережья, загона и чернолицего смешливого надсмотрщика, который изредка совал Янгу недоеденные лепешки. И приговаривал:
— Айли-на…
…бери.
…отъедайся.
…тощих не любят, не покупают. Плохо это.
Сбежать… не здесь, позже, когда караван дойдет до предгорий.
Куда?
Куда-нибудь, пусть бы на самый край мира, лишь бы там не было этой жары, песка и выцветшего неба, по которому тенями скользят падальщики.
И Янгу, переворачиваясь на живот — солнце опаляет и сквозь ткань — закрывает глаза. Он видит этот новый дом, возможно, даже помнит его, пусть бы и отрекся от своей памяти.
Но Север идет по его пятам.
Мысли о прошлом, казалось бы стертом, ушедшим в небытие, не отпускали. Янгхаар слушал заунывный вой плакальщиц, сквозь веки смотрел на отблески пламени. Нынешняя его смерть не имела ничего общего с той, настоящей, которая много раз подбиралась к Янгару.
Эта пахла молоком и свечным воском.
Маслом, которым разводили краски.
Женским потом.
И еще — сырым камнем.
Настоящая воняет гноем и кровью, у нее вкус песка на губах и голос наставника, который требует подняться. Или смрадное дыхание хищного зверя… того медведя, который, поднявшись на задние лапы, медленно подбирался к Янгу.
И толпа кричала:
— Рви! Рви!
У них был один голос на всех. И медведь покачивался, переступая с лапы на лапу. Старый, со всклоченной грязной шерстью, с глазами, заплывшими гноем, он чуял легкую добычу. И шел, желая даже не столько сожрать, сколько разорвать.
Боль за боль.
А нож в руке — слишком мало.
И Янгу отступает… пятится до самой ограды, не слыша криков и улюлюканья: толпа желает драки. И стражник, которого тоже захлестнул азарт, нарушает правила. Он просовывает сквозь прутья копье и тычет острием в плечи Янгара, поторапливает.
— Давай!
Наверняка, он поставил на время. Сколько отвел десятилетнему мальчишке, слишком дерзкому, чтобы получился хороший домашний раб? Слишком упрямому, чтобы и вправду учить на бойца. Минут пять? Они вот-вот истекут, и стражник потеряет деньги.
Почему-то именно эта мысль разозлила Янгу.
— Вперед! — копье вспороло кожу на предплечье, и эта новая боль вдруг все изменило.
Страх исчез.
Осталась ярость. Иссушающая, как пустыня Дайхан. Всеобъемлющая.
Алым полыхнуло в глазах. И руки сами вцепились в копье, дернули, выворачивая, и стражник не то от неожиданности, не то от испуга, выпустил древко.
Янгу помнил, как стучала кровь в висках. И что стало вдруг тихо-тихо. А медведь, подобравшийся вплотную, вдруг покачнулся и медленно, как-то очень уж медленно стал опускаться на четыре лапы. Янгу вдыхал смрадное его дыхание. И тянулся к оскаленной пасти, готовый впиться в нее зубами. Он видел черные губы и бледные десна зверя, длинный язык, свернувшийся улиткой, и желтоватые сточенные клыки.
Рев оглушил. И что-то дернулось, норовя выскользнуть из рук.
Янгу не позволил. Он стоял, навалившись всем телом на древко, по которому лилась горячая медвежья кровь. И к звериному голосу добавился совокупный вой толпы.
А зверь умирал. Он упрямо полз вперед, норовя дотянуться до человека, насаживая самого себя на копье. И когда древко, затрещав, раскололось, Янгу отскочил в сторону.
21 
