очень нудно 
164 
— Тогда я их нарушила.
На свою голову…
— Неужели? — А вот насмешки в его глазах Меррон не вынесет. — Матушка считает тебя эксцентричной, но весьма положительной особой. Говорит, что если ты, несмотря на то что…
— Некрасива. — Меррон давным-давно смирилась с данным фактом.
— С ее точки зрения. Но ты сумела сделать выгодную партию. И служишь моим сестрам живым примером.
Сестры, позабыв о Меррон, целовались. Все-таки это довольно мерзко. Интересно, а со стороны Меррон, когда целуется, так же глупо выглядит? Если да, то жуть…
— Боюсь, эта партия составилась без моего согласия.
Как-то само собой вышло, что Меррон рассказала обо всем, что случилось на балу. И после. И потом еще про суд…
— Обыватели, — согласился Малкольм. — Они видят во всем лишь развлечение. Даже моя мать, чудесная женщина, ограниченна. В этом не ее вина, но вина общества, в котором она живет. Это общество давным-давно прогнило…
Он подвел Меррон к окну, у которого дремал Сандерс, молчаливая и совершенно безынициативная личность. Зачем он вообще приходит? Вот Тилли — другое дело. Видно, что он болеет за общее дело.
— Но у него есть шанс измениться, потому что есть ты и я… они…
Они существовали как-то за пределами доверительного круга.
— И только от нас зависит, каков будет новый мир. От того, насколько готовы мы жертвовать собой ради светлого будущего. Но боюсь, Меррон, ты не можешь больше сюда приходить.
— Почему?
Потому что некрасива? Или не курит?
— Не сердись. Но твой муж — страшный человек. Палач. Убийца. Цепной пес Дохерти. И предатель своего народа. Фризиец, который вместо того, чтобы отомстить врагам, служит им верой и правдой.
Так вот почему герб незнаком Меррон! Он чужой! А Меррон учила только местные… но фризиец… настоящий.
И… и сколько Сержанту лет? Фризия уже двадцать лет как перестала быть. И он, наверное, маленьким совсем был… или не был? Он мог воевать, но не стал, предав тех, кто умер во имя свободы?
А еще насмехается над тем, что Меррон говорит.
— Узнай он о том, что происходит здесь, и мы все погибнем.
Но она же не собиралась рассказывать… с ним вообще сложно о чем-то поговорить.
— Я… я буду молчать. Я клянусь, что буду молчать! Пожалуйста…
Не надо ее прогонять. Меррон сойдет с ума взаперти. Она не сможет вернуться к романам и сплетням, зная, что где-то кто-то готовит перемены миру. Без нее.
— Буду… во что бы то ни стало!
Ей поверили. И доверие грело ничуть не меньше, чем взгляды Малкольма, которые нет-нет, да задерживались на Меррон чуть дольше дозволенного. Ах, почему на балу она не выбрала его?
— …и только решительные действия способны переломить ситуацию! Мы должны заявить о своих правах! О правах народа, голосом которого являемся…
И когда Меррон протянули сигаретку, она взяла.
Табак был сладким… стало легко и воздушно. Но думалось почему-то не о Малкольме, а о Сержанте. Палач? Разве у палачей бывают настолько нежные руки?
И лошадь его любит… лошади видят людей.
Наверное, этими мыслями, расслабленными, тягучими, Меррон и накликала встречу. Он ждал у тетиных дверей, прислонившись к стене, почти слившись со стеной. И лишь когда схватил за руку, разворачивая, Меррон его увидела.
— Ты…
— Я. — Обнял по-хозяйски, поцеловал и отпрянул. — Где была?
А голос такой… злой. И руку сжимает уже так, что больно.
— Отпусти.
— Не раньше, чем ты скажешь, в каком чудесном месте тебя угостили травкой.
Сержант втянул Меррон в комнату, на Летти рявкнул — она исчезла тотчас, а тети, к счастью, рядом не было.
— Ну, я слушаю.
— Да иди ты…
— Еще и ругаешься? Женщина, мне все равно, какие бредовые мысли бродят в твоей голове, пока они не начинают тебе же вредить. — Сержант сел и дернул Меррон так, что она почти упала ему на колени, а потом перехватил и перевернул на живот. И зажал как-то хитро, что и не дернешься.
Кричать? Не дождется!
— Сколько выкурила?
И отвечать не станет.
— Сколько?
Шлепок был звонким и болезненным. Он ее бьет? Он ее… бьет?!
— Вон! — Это было сказано не Меррон, хотя и она бы убралась. — Сколько?
— Одну! И то… я попробовала.
— Где взяла?
Сержант не стал повторять вопрос. Сволочь! Гад! Тварь… да Меррон и в детстве не пороли! А он… при Летти! Она терпела, стиснув зубы, считая удары, чтобы за каждый расплатиться.
164 
