Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
74 
Дверь прежняя, постаревшая и скрипучая. Открылась легко, а некогда у Янгара не хватало сил, чтобы справиться с тугими петлями.
Двор…
Нет двора. Снег есть, лежит тонким покрывалом, переливается на солнце. И свежий воздух унимает лихорадку памяти.
Во дворе всегда суета.
Лошадей пригнали, и отец будет делить табун. Что себе оставит, что отправит на продажу, и, значит, скоро ярмарка. Он обещал взять Янгара с собой.
Вот подводы пришли от дяди, и вечером в главном зале будет пир. Мать, конечно, отправит Янгара к себе, в башню, но он сбежит. И, смешавшись с собачьей стаей, спрячется под столом, будет слушать разговоры. Ничего-то в них Янгар не понимает, но все равно ведь интересно!
Или еще к кузнице наведаться можно, сесть в уголке и смотреть, как гудит огонь в горне, как отливает медью массивное тело кузнеца… Как его звали?
Мучительно вспоминать.
Руки растягивают мехи, и пламя ярится, гложет подкову. Молоты звенят. Не в кузнице – в голове Янгара.
Не подходите, господин, обожжетесь!
Кто и кому это говорил?
Охота… Гостей полный дом, матушка суетится. А Янгару велено сидеть у себя. Но как усидишь? Лошади. Псы и псари. Лучники. Копейщики. Загонщики. Соколы в плетеных клетках.
Трубят рога, и двор пустеет.
Матушка вздыхает с облегчением, говорит кому-то:
– Принимать кёнига – большая честь.
Но в голосе ее Янгар слышит сомнение.
Охотники возвращаются ночью. А с ними в дом приходит горе.
Он видел все из окна.
Вереница факелов. Их так много, что ночь отступает. И Янгару интересно. Он выбирается из комнаты, несмотря на недовольство черной змеи, которая, однако, не ползет следом.
Конечно, змея ведь нарисована.
Подоконник второго окна достаточно широк, чтобы забраться на него, хотя делать этого нельзя. Под руками – холодные металлические розы. Их лепестки остры, и когда-то Янгар сильно разрезал руку.
Шрам остался. Вот этот, пересекающий ладонь шрам.
Не важно. Память ломилась, стучала в виски, и Янгар, присев на снег, покорился ей.
Факелы.
Лошади. Собаки мечутся под ногами. Всадники взволнованы. Повозка для дичи вползает во двор, но на ней лежит не олень и не кабан, а нечто длинное, покрытое плащом. И матушка бросается к повозке. Дядя ее перехватывает…
О Янгаре вспоминают на следующий день.
Мутит.
И жажда мучит. Янгхаар сгребает снег с опаленных пламенем камней, отправляет в рот горстями, с мелкой крошкой, с песком, что хрустит на зубах. Но жажду не утолить.
Похороны.
Плакальщицы воют. Матушка молчит, прижимая Янгара к животу. Дядя рядом. Он что-то говорит, шепотом, но настойчиво, и руку с клинка не убирает. Янгар видит смуглые пальцы на перекрестье гарды.
И меч не нарядный, из оружейного зала, но боевой.
– Нет! – говорит мама. – Не отдам!
– Спрятать надо.
– Не отпущу!
– Женщина, ты не понимаешь! – Голос дяди звенит от гнева, и он, схватив Янгара за руку, ведет. Куда? Мать с воем бежит следом, но дядя отталкивает ее: – Успокойся, я не стану его забирать.
На него страшно смотреть. Он зол и… растерян? И вместе с Янгаром подымается по ступенькам в единственную комнату башни, где пахнет огнем.
– Послушай внимательно, Янгири. – Дядя опускается на колени и смотрит в глаза Янгару. – Ты уже большой.
Насколько?
Сколько ему было?
– И постараешься понять, верно?
Глаза у дяди черные.
И у отца такие были…
– Отец умер?
– Да, малыш, отец умер. И найдутся те, кто решит, что это хорошее время, чтобы убить и весь род. Твоя мама верит кёнигу, но женщину легко обмануть.
Развязав кошель, дядя извлек крупную бляху с выгравированной на ней змеей, точь-в-точь такой, какая стерегла потолок в комнате Янгара.
– Знаешь, что это?
Он позволил взять бляху в руки. Каменная. Четырехугольная когда-то, но с одного угла будто бы обломанная. А змея на ней такая маленькая… Янгар впервые заглянул в ее глаза без страха.
Наследнику рода стыдно бояться змей.
– Нет, дядя.
– Это большая Печать рода. С нею род жив, даже если крови осталась капля. А еще это… дар. Смотри. – Он положил Печать на угли. – Запоминай, Янгири.
Янгар подобрался вплотную к камину, и огонь потянулся к нему. Искры посыпались на пол, а Печать постепенно наливалась белизной. Камень раскалялся медленно и неравномерно. Края Печати обретали то красный, раздражающий цвет, то белели, то вовсе становились черны, словно обуглены.
74 
