Последние отзывы

  69  

Наверное, я могла бы. Достаточно сделать шаг, выбраться из тени и отбросить туманы за спину. Они вдруг стали тяжелы, как саван, и пахнут так же, тленом.

– Пожалуйста, – мягко попросил Янгар.

Надо, но… почему медлю? Чего жду?

– Это ведь ты. Я знаю, что ты. – Ладонь Янгара скользнула по клинку. И тот засиял, отзываясь на ласку хозяина. – Почему ты не выходишь?

Не знаю сама. Держит предчувствие?

– Что ж, дело твое. Только не исчезай, ладно?

Он провел тыльной стороной ладони по коре дуба, стирая иней, и лбом прижался, точно у дерева искал утешения. Янгар стоял так долго, и мне было неловко, оттого что стала свидетелем такой его слабости. И когда палаш, выпав из руки, слабо зазвенел, мой муж очнулся.

Он осматривался с удивлением, словно не понимал, где находится и как попал на эту поляну. А я ждала, предчувствуя, что скоро случится нечто важное.

– Стой! – Голос Янгара заставил вздрогнуть.

В первое мгновение я решила, что он все же увидел меня, но потом поняла: смотрит Янгар в противоположную сторону.

Три березы росли из одного ствола. Некогда единое, дерево попало под удар молнии, но не умерло, а переродилось. И в сплетении корней его свила гнездо саайо, легконогая пожирательница снов.

Я слышала ее, как слышала всех существ в моем лесу. И полуночный тихий плач, что так похож на скрип половиц. И голод ее, который невозможно было удовлетворить даже на мгновение. И страх, когда налетела та последняя осенняя буря, едва не вывернувшая березы.

И сейчас – сладкое предвкушение.

Саайо чуяла человека, который – вот глупец – выбрался на лесную поляну при полной луне. На его поясе сталь, но он к ней не потянется: саайо умеет ладить с людьми.

Она ползла к босым ногам Янгара, стлалась поземкой, белой гадюкой, которая нежно касалась ступней. И те синели, лишаясь тепла. Саайо же, выпустив тонкие лозы, карабкалась выше. Теперь она пела, и я сама, завороженная, слышала голос ее, который уговаривал отбросить страх. И про осторожность забыть.

Закрой глаза, Янгар.

Закрой и послушай, что шепчут тебе снежинки. Слышишь звон? Серебро летит из продранного мешка Йоллоу-нину, зимней старухи. Все лето она копила монетку к монетке, лепесток к лепестку. Собирала приданое для дочери, которая столь страшна, что никто из богов не желает брать ее в жены. И старуха надеется, что серебро поможет.

Вот только мыши в ее доме мешок грызут. И зимой, когда серебра становится много, под тяжестью собственной высыпается оно сквозь прорехи.

Ты не знал этого, Черный Янгар?

Ты, называющий себя сыном Укконен Туули?

Ты чужак…

Саайо, обвив грудь Янгара туманом, приникла к ней.

Чужак, чужак, – вздыхал туман, влажно всхлипывая.

И я слышала горький аромат памяти Янгара, в которую заглянула саайо. Она вытягивала нити его души, пытаясь нащупать ту самую, что звучит громче прочих.

Шелестели пески, и брел караван. Бесконечна дорога его.

Мучила жажда. Пот градом. Соленый.

Кровь лилась на песок, и сыпались удары.

Он устал танцевать у столба, и цепь натерла ногу, но хозяин нынче весел. Он не отпустит.

Клинок вспарывает смуглое горло, обрывая жизнь человека, которого Янгар – и я вместе с ним – ненавидит столь люто, что дыхание перехватывает.

Летят лошади. И грязные люди жмутся к исхудавшим шеям. Нахлестывают. Впереди – Великая пустыня. Позади – шакальи сотни богоравного Айро-паши. Догонят. Свяжут. И вернут в белокаменный благословенный Каймат, чтобы казнить разбойников на площади.

Снова песок. Жара.

И лицо Янгара бледнеет. Он ловит губами воздух, и саайо, обняв его, позволяет вдохнуть. Она не убивает быстро.

Пески и пески, куда ни глянь. Красное море идет по пятам, кусает за ноги. Солнце спустилось низко, слизывает шкуру Янгара. И та, уже не красная – черная, идет пузырями.

– Отпусти. – Я говорю это саайо, не открывая рта. А она шипит и лишь крепче впивается в губы моего мужа. Он же, запрокинув голову, облизывает их. И вновь переживает тот момент, когда едва не умер… Все разы, когда едва не умер. Их слишком много для одного человека.

– Отпусти, – повторяю уже не словами – рычанием.

– Он сам этого хочет. – Голос саайо – шелест ветра, запутавшегося в сети ветвей. – Разве не видишь ты?

И рывком она сдирает тяжелые покровы чужой души.

  69