ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Обрученная во сне

очень нудно >>>>>

Королевство грез

Очень скучно >>>>>

Влюбленная вдова

Где-то на 15 странице поняла, что это полная хрень, но, с упорством мазохостки продолжала читать "это" аж до 94... >>>>>

Любовная терапия

Не дочитала.... все ждала когда что то начнётся... не понравилось >>>>>

Раз и навсегда

Не понравился. Банально, предсказуемо, просто неинтересно читать - нет изюминки. Не понимаю восторженных отзывов... >>>>>




  109  

— Девка останется тут.

Мэри отчаянно замотала головой, и Эмили пришлось пригрозить:

— Слушайся. Или уволю. Без рекомендаций.

— Ничего с тобою не случится, — буркнула женщина, поворачивая ключ.

Щелкнул отчего-то не замок, но сама дверь, разломившаяся надвое. Половины прилипли к стенкам, а изнутри брызнуло желтым ярким светом.

У Эмили задрожали руки. И ноги. Женщина подхватила под локоть, вталкивая в комнату.

Что было дальше, Эмили не помнила. Она пришла в себя в каком-то экипаже, рядом сидела Мэри, непривычно молчаливая и весьма напуганная.

— Мисс… мисс Эмили, с вами все в порядке?

Конечно. Разве с нею может что-то быть не в порядке?

— А… а что там? — еще тише спросила Мэри, указывая на ящик, что лежал на противоположном сиденье. Ящик был велик, заботливо перевязан веревками, на которых выделялись бурые бляшки сургучных печатей.

— Там? — Эмили улыбнулась и успокаивающе погладила горничную по руке. — Там самая замечательная вещь в мире. И мы должны ее доставить. Сегодня же.

Она постучала в стенку кареты, и молчаливый кучер подхлестнул лошадей.

Времени оставалось в обрез.

Старуха цеплялась за жизнь с отчаянной злостью. Она ела, пусть тело ее и отвергало любую еду. Она лежала с закрытыми глазами, пусть и не могла больше спать. Она говорила, пусть и каждое слово было мучительно.

Сейчас помутневшие глаза глядели прямо в Ульрикову душу. И видели ее, израненную, насквозь.

— Ты должен разорвать помолвку, — прохрипела старуха, и молчаливая сиделка поправила подушки.

— Это невозможно.

Ульрик указал сиделке на дверь, и та вышла. Неужели, наконец, признала за Ульриком право отдавать приказы?

— И вы это прекрасно понимаете.

— Да.

— И Пуфферхи — не самый худший вариант.

— Деньги?

— Деньги, — отрицать очевидное бессмысленно. — Но я осмелился побеспокоить вас не из-за помолвки, хотя видит Бог, не понимаю, почему вам столь не по нраву Ольга! Она весьма приятная молодая девушка, хорошо воспитана и…

— Она врет, — старуха заерзала по подушкам. Сейчас, ослабевшая, иссохшая, она нисколько не походила на ту женщину, которая вызывала у Ульрика безотчетный страх.

…молодой человек, вы никогда не должны забывать о том, кто вы есть. Равно как и о том, что есть ваш долг…

— Ульрик, прости, если когда-то я была чересчур строга к тебе, — ее голос вдруг изменился, стал мягче, и болезненные хрипы почти исчезли. — Все, что я делала или говорила, было подчинено одной цели — защитить тебя, Дориана и Эмили. Я боялась, что мой сын… или твоя мать… взрослым свойственно отравлять своей ненавистью детей. Или надеждами. Желаниями.

…я не желаю больше слышать подобного, Ульрик. Ты должен любить свою сестру. Ты должен уважать своего брата. Ты должен…

— Я понимаю, бабушка.

— И я прошу у тебя прощения за новую боль, которую собираюсь причинить.

А может, она вовсе не больна? Притворяется, стремясь отсрочить неизбежное? Ульрик запутался.

— Ольга не может вступить в брак. Ольга уже замужем.

— Что?!

Старуха подняла руку, и Ульрик, подчиняясь, сел.

— Около четырех лет тому… шестнадцать — возраст глупостей. Иные можно простить, я знаю. Другие — слишком… серьезны. Сядь рядом. Тяжело говорить.

Ульрик снова подчинился. Ее близость пугала. И пытаясь перебороть давний страх, Ульрик нашел иссохшую и какую-то влажную ладонь.

…руки в красных перчатках будто в крови. Щелкает веер пастью сказочного зверя. И пластины слоновой кости подобны зубам.

— Молодой человек, мне сказали, что вы вели себя недопустимо дерзко.

— Простите, бабушка.

— Вы и в самом деле раскаиваетесь?

— Нет.

Внутри Ульрика все сжимается, потому что теперь его точно выпорют. И он перестает дышать, когда ее рука касается волос. Шелк холоден, а рука тепла. Пальцы скользят по волосам, и эта нежданная ласка пугает больше ожидаемого наказания.

Ульрик осторожно сжал пальцы, неестественно тонкие, со вздувшимися суставами и поседевшими когтями.

— Ты хороший мальчик. И Дориан. И Эмили. Вы — все, что осталось от рода Хоцвальдов.

Ульрик кивнул: он помнит.

— Тот мальчик тоже был хорошим. У них с твоим отцом были дела… кажется, Сэдди его учил. Еще говорил, что мальчик очень талантлив. И рекомендации писать собирался. А он вдруг исчез. Ненадолго. Когда же появился, они с Сэдди поссорились. Кричали. Громко. Я слышала. Поняла.

  109