очень нудно 
135 
– …после чего покончил жизнь самоубийством… проводятся следственные действия с целью установления мотивов…
Фотография была отвратительного качества, но все же Вершинин узнал это узкое лицо с чрезмерно длинным носом.
Билли Эйгр определенно понял, что делать дальше.
– Анечка, – Вершинин пальцем зачерпнул варенье, – а проверь-ка Ляличева…
– Я же только что…
– Еще раз проверь. На всякий случай. А то что-то на сердце не спокойно.
Сердце Бориса Никодимыча билось с положенной частотой. Наверное, он и вправду перестал быть человеком. С другой стороны, в этом имелись определенные преимущества.
Глава 2. Окраина горя.
Белла Петровна читала сказку. Она выучила ее наизусть, каждое слово, каждую запятую, но тяжесть книги успокаивала. Картинки и слова – вот все, что ей осталось.
Герда в тысячный раз спасает Кая.
Снежная королева уходит, а осколки волшебного зеркала растворяются в слезах.
Белла Петровна не может плакать. Она пыталась, давила, вдавливая глаза внутрь черепа, мусолила сухие веки и короткие ресницы, которые осыпались жухлой хвоей.
Слез не было.
Наверное, это наказание, не человеческое, а свыше, потому что человеки Беллу Петровну простили, будто и не было того происшествия, о котором сама она старалась не думать.
В тот день ее просто вытолкали из палаты, оставили в коридоре рыдать, сухо, зло, вгрызаясь в собственные руки, которые должны были бы заткнуть рот, но проваливались в бессильный его зев.
Охрана смотрела. Молчала. Презирали? Пускай. Белла Петровна хотела спасти свою девочку, и сейчас она поступила бы точно также.
Полиция за ней не пришла, зато появилась медсестричка в коротком халатике поверх длинного сарафана, и сунула стаканчик с корвалолом.
– Пейте, – сказала она. – Вам надо.
– З-зачем?
Зубы клацали, отдаваясь в деснах тупой болью.
– У вас истерика.
Истерика? Нет, у Беллы Петровны не истерика – горе у нее, такое, в котором никто не поможет. Но странным образом корвалол отрезвил. Белла Петровна сумела встать и выйти из больницы, она и до дома добралась, чтобы уже там, стянув туфли и колготы, рухнуть на диван.
Теперь она так и жила – больница, дорога, дом и диван; диван, дорога, больница. И еще сказка про Снежную королеву.
Сейчас Белла Петровна лежала и смотрела в стену, повторяя заученные слова.
Она слышала, как вернулся с работы муж, как он ходил, хлопал дверями, скрипел половицами, вздыхал нарочито громко, пытаясь обратить на себя внимание, и отчаявшись, подошел напрямую.
– Белочка, тебе покушать надо. Я супчика сварил. Бульончика. С макарончиками. Будешь?
– Буду, – ответила она, потому что иначе от нее не отстали бы.
Ей сунули под спину подушку, пуховая начинка которой давным-давно сбилась в жесткий ком. Потом Вася долго возился с деревянным подносом на ножках, купленным по случаю за половину цены. Поднос заваливался на правый бок, и Белла понимала, что надо бы его придержать, вот только двигаться, хотя бы руку поднять, сил у нее не было.
И Вася сам справился. Он кормил с ложечки, вливая горячий бульон меж сомкнутых губ, и Белле Петровне оставалось лишь глотать, но и это оказалось сложно. Она поперхнулась и закашлялась, разбрызгивая жеваные макароны веером.
Идиотка беспомощная.
– Бедная моя, – Вася вытер ее лицо полотенцем. – Ну зачем ты себя мучишь? Посмотри, до чего довела? Так ты Юле не поможешь.
Никак не поможет. Белла Петровна пробовала – у нее не вышло. Осталось лишь умереть.
– Вот представь, что она завтра очнется. И о тебе спросит. Увидеть захочет. А ты что?
– Что?
– Ты же с постели встать не сумеешь. А если и сумеешь, то к Юльке тебя не пустят. Зачем ребенка пугать? Ей покой нужен. Уверенность. Ты же едва на ногах держишься. Ну, посмотри на меня. Тебя саму скоро лечить надо будет. А с двумя я не справлюсь.
Это точно. Вася всегда был слабым. Тихим. Дерганым. Он и говорил-то так, словно заранее извинялся за все неудобства, которые приносит или же принесет в будущем.
– Я тоже ее люблю, – сказал он, глядя в глаза. – И не знаю, что будет, если вдруг… и знать не хочу. Как не хочу потерять еще и тебя. Понятно?
Белла Петровна кивает. От нее ведь ждут согласия. И она на все согласна, лишь бы надоедливый человек, номинально считающийся ее супругом – зачем она вышла за него замуж? – оставил ее в покое.
135 
