очень нудно 
139 
Развернув сверток, Семен Семенович сжал сердце, жесткое, как камень. Мягкая пленка, обволакивавшая его, застыла и приклеилась к мышцам. Широкими шлангами торчали сосуды, закупоренные спайками желтой крови. От сердца пованивало серой и тосолом.
Оно опустилось в озеро оливкового масла и зашипело.
Девять часов? Семен Семенович засек время.
Специи по вкусу. Определенно, где-то он видел перец…
Глава 4. Гость, которого ждали.
Винтовку Инголфу принес курьер. Он появился рано утром и сунул в руки лист, попросив расписаться, а когда Инголф расписался, отдал и саму коробку – крупную, тяжелую, перетянутую крест-накрест серым скотчем.
– Удачного дня, – пожелал курьер напоследок.
– Тебе тоже.
Коробку Инголф поставил на пол. От картона исходил слабый аромат оружейной смазки, пороха и чужих рук. А еще хрусталя… или все-таки льда?
Этот запах вызывал ненависть и отвращение. От него волосы на шее Инголфа становились дыбом, губы раздвигались, а зубы сжимались до скрипа, скрежета.
Успокоиться получилось. И открыть посылку, раздирая картон руками, выламывая целые куски с бахромчатыми мягкими краями. Внутри коробки обнаружился чемоданчик и записка, приколотая гвоздем.
"Формально ты теперь свободен. Но предположу, что данное состояние будет слишком уж непривычно, чтобы ты решился свернуть с избранного пути. Вместе с тем, с моей стороны было бы неправильно вовсе не дать тебе шанса, и это касается обоих вариантов развития событий.
Выбор за тобой.
С наилучшими пожеланиями.
Варг".
Записка уже не пахла – смердела врагом. Но Инголф прочел ее дважды, второй раз – вслух. И бледные чернила лизнул. И саму картонку на вкус попробовал – кислая до судороги.
Отложив клочок бумаги в сторону, он занялся ящиком.
Под стальным корпусом скрывалась бархатистое нутро с выдавленными гнездами, в которых внимания Инголфа ждали детали винтовки.
Магазин. Прицел. Щеки приклада. Ствольная коробка и рама. Поршни и толкатели. Гармония, разделенная на элементы.
И в отдельных ячейках – патроны количеством пять. Калибр стандартный, но пули в металлических держателях гильз – белые костяные. Инголф вытащил одну и, высыпав черный порох – крупнозернистый, древнего образца – отбросил опустевшую гильзу.
Пуля же была аккуратной. Полупрозрачный корпус ее просвечивал, и видно было, как шевелится, перетекает жидкое содержимое, то сжимается в комок, то расползается, пытаясь вырваться из плена.
Вернув пулю в ячейку, Инголф закрыл ящик.
Выбор? Очевиден. Но для начала следует привести себя в порядок.
В душе Инголф долго трет себя куском пемзы, от прикосновения которой кожа краснеет и покрывается мелкими царапинами, словно насечками. Но Инголф стесывает грязь и седоватые, жесткие волосы, которых почему-то особенно много на руках. Даже между пальцами они прорастают.
Потом, отложив пемзу, Инголф вооружается куском хозяйственного мыла, запах которого вызывает легкую тошноту. Мыло жжется. Особенно страдают глаза, и на мгновенье Инголф слепнет.
Но вода спасет его снова.
Она же уносит пряди волос, которые Инголф обрезает, подхватывая ножницами у самого черепа. В грязном зеркале видно, что волос много. Ножницы щелкают, щелкают, порой выдирая пряди с корнем, но Инголф терпит. В конечном итоге волосы забивают слив, и ванна постепенно наполняется грязной водой.
Тот, кто получит эту квартиру, будет недоволен.
Но Инголфу плевать.
В его шкафу находится чистая рубашка, спрятанная на самом дне старого чемодана. Ткань ее мягка, а воротник и манжеты слегка затерты, но это лучшее, что есть у Инголфа. Он гладит рубашку тщательно, раскаленной поверхностью утюга стирая малейшие загибы. Затем наступает очередь брюк.
Инголф выходит из дому в четверть второго. Спустя час он добирается до места.
Ворота дома открыты.
Присев на корточки, Инголф занялся винтовкой. Он собирал ее, стыкуя детали в утвержденном порядке, и те сами тянулись друг к другу, спеша слиться в единый, живой механизм.
Инголф был не против.
Он пересек черту порога, держа винтовку на плече.
– Эй, – сказал Инголф, и тишина подхватила голос. – Я здесь!
139 
