Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
84 
– Я… – Алекс хочет разжать пальцы, но те приросли к рукояти. – Я не тебе обещал! А ей! Ты – не она!
– Я – мара. Мы – мара.
– Отпусти ее. Слышишь?
– Слышу, – дева коснулась Юлькиной головы, и светлые волосы обындевели. – Но зачем? Что ждет ее здесь? Или там? Жизнь, мимолетная, как прикосновение солнца? Я так давно не видела солнца… я забыла, как оно выглядит. Но она еще помнит. У нее замечательные воспоминания. Мне хватит их надолго.
– Отпусти!
Лед не плавился, но продавливал шерсть, рвался к теплой коже.
– Мы будем смотреть ее сны… мы будем долго-долго смотреть ее сны. Наверное, вечность. Вечность – это почти навсегда.
– Ты… ты все равно ее убьешь.
– Только когда закончится вечность.
Кожу обожгло.
– Но мне хватит тебя, – мара наклонилась и выдохнула Алексу в лицо колючий снежный рой. – Не спорь со мной. Не спорь с собой… сдержи слово. Ты боишься?
Ее палец лег на льдину. Надавил, проталкивая в тело.
– Разве тебе больно?
– Нет. Я не хочу умирать!
Кровь плавила лед, заостряя лезвие.
Ударить надо. Второй рукой. Свободна ведь. Мьёлльнир не подведет.
– Не стоит, – она улыбается. – Лучше поцелуй меня. Не об этом ли ты мечтал?
Ее губы – алые рубины. Ее щеки – жемчуга рассвета. Ее волосы седы, но она молода. Она диктует ему, как ее видеть. На самом деле она – чудовище. Просто еще одно чудовище. Нельзя пускать ее в голову!
– Скажи, ты уже был с женщиной?
Лизка из 11-го "Б". Бабки вперед. Туалет и теплые, потные сиськи под колючей кофтой. Грязный подвал. Кровать на пружинах. Матрац. Пиво. Сигареты. Шум в голове, не то от выпитого, не то от страха и смелости сразу.
Лизка лежит на спине и курит. Она всегда курит, а пепел стряхивает прямо на матрац.
– Бабки вперед.
Купюры она сама выхватывает из рук и только хмыкает. Ее равнодушие унижает Алекса.
– Ты это, недолго, лады?
Лизка роняет сигарету и потягивается. Ее жесты, ее лицо с крупным подбородком и узким лбом, к которому прилипли прядки волос, ее запахи всплывают в памяти, как если бы их оттуда вытаскивали.
Алекс не помнит, чтобы это было так!
– Нет, – Алекс уже не требует – просит. Но мара не собирается отпускать его. Она толкает в прошлое, смакуя каждую секунду того подвального часа.
– Да.
Она пила его память вместе с рыбье-скользким Лизкиным телом, скрипом матраца, дымом, тошнотой и судорогой, скрутившей тело.
– Пожалуйста…
И стыд пила, и страх, который случился позже. Он обслюнявленным окурком прилип к подошвам, въелся в кожу дешевой помадой. Лишил сна. Лизка – всем дает. А что, если она – заразная?
Точно заразная. Проявляется ведь не сразу. Каждый день – ожидание. Мучительное. Грязное. Сам себя ненавидишь, жалеешь, держишься, гадая, придется каяться аль пронесет.
И что скажет отец, если не пронесет?
Пронесло.
Мара смеется, отпуская. Она хочет есть и увидеть солнце. Это же такая мелочь.
– Ш-ш-ш… – шепчет она, склоняясь к ране, подхватывая кровь горстями, вдыхая ее, как воздух. – Ты сдержишь сло…
Гунгнир беззвучно распорола воздух и вошла в спину. Острие копья диковинным украшением выглянуло меж ключиц.
– Эй! – крик Джека прорвал тишину, наполнив ее пересвистами метели и треском, стоном, собственным Алекса судорожным дыханием. Хрустом ослабевшего льда в ладони. И клекочущим смехом умирающей девы.
– Он поклялся… клялся…
Расползлась мара снежной кучей под весенним солнцем. Дольше всего рука держалась – цветок ладони на стебле запястья, хрупкие пальцев лепестки и темный ком кровяного снега.
Завизжала Крышкина, Алекс же, закрыв разрез пальцем, опустился на снег.
– Эй, ты. Живой?
На вопрос Джека, Алекс ответил кивком. Слов у него не осталось.
– Ты клялся? – а вот и кошка, которая имеет обыкновение вовремя исчезать. Белая, как сугробы. А может и вправду сугроб говорит? У него два глаза – синий и желтый. Лед и солнце. Она давно не видела солнца.
– Алекс, немедленно ответь. Ты клялся? Ты ей что-то обещал? Обещал и не сдержал слово?!
– Не ей.
– Тогда хорошо.
Хорошо? Что именно хорошего? Снег? Волки? Крышкина, которая совершенно сбрендила? Или Джек, баюкающий копье. Победитель… жизнь спас. И теперь получается, что Алекс ему должен? Благор-р-родно. Появился и спас. Только где он шлялся до этой самой минуты?
84 
