2 
– Анна, прости меня, – всхлипнула Натали. – Я не смогла их остановить.
– Все хорошо, Натали, – прошептала Анна, успокаивая сестру и не веря своим словам.
Вошел еще один мужчина, с самоваром в руках, и поставил его на стол. Никос налил крепкий чай в голубую фарфоровую чашку и поднес ее к губам.
Анна перевела взгляд на чашку из сервиза своей прабабушки. Изящная чашка казалась такой маленькой в его сильных руках. Сожми он ее чуть сильнее – и тонкий фарфор не выдержал бы.
Ничего не выдержит, если Никос Ставракис так пожелает.
– Мы здесь уже две недели, – горько бросила она. – Что помешало тебе появиться тут раньше?
Никос сделал глоток и только потом ответил, пожав плечами:
– Я велел забрать ребенка, когда тебя не будет рядом. Меньше риска, что ты сделаешь очередную глупость.
Анна корила себя, что поддалась панике и бросилась в Санкт-Петербург. Миша не был серьезно болен: у него прорезывался зубик, и поднялась температура. Если бы она только осталась! Если бы…
– Идиотка, зачем я только уехала? – прошептала она.
Никос истолковал ее слова по-своему:
– Тебе понадобилось четыре месяца, чтобы это осознать?
Анна его не слышала. После четырех месяцев, в течение которых она скрывалась от Никоса и его людей, девушка решила, что наконец-то нашла убежище в старинном особняке, пусть даже без элементарных удобств. Натали, будучи реставратором, взялась за восстановление росписей на стенах, не теряя надежды, что они найдут на особняк покупателя. К сожалению, пока никто им не заинтересовался.
Зато Никос Ставракис интересовался. Ими. Точнее, ее сыном. Не было ни малейшего шанса, что он оставит их в покое.
Ее мозг лихорадочно искал выход, но в глубине души она знала, что все бесполезно. Ни закон, ни совесть, ни деньги – ничто не в силах остановить Никоса. Обладая властью, подкрепленной деньгами, и лишенный морали, он был сам себе бог и судья.
– Пожалуйста, – еле слышно прошептала Анна. – Никос, пожалуйста, верни мне моего сына, иначе я… я этого не переживу.
Он рассмеялся издевательским смехом:
– Сделай одолжение, потому что только так ты сможешь искупить свой грех.
Анна дернулась, как от пощечины.
– Ты ублюдок! Бессердечный, беспринципный…
– Бессердечный? – вдруг взревел Никос.
Недопитая чашка с чаем полетела в камин.
– Ты не знаешь значения этого слова, – бушевал он. – Ты и вообразить не можешь, что я почувствовал, когда решил, будто мой сын мертв! Что вы оба мертвы! Тебе неведомо, какие ужасы я представлял себе, когда вернулся из Нью-Йорка и обнаружил, что вы оба исчезли! Семь дней ждал требований похитителей, семь дней жил во все поглощающем страхе! И только когда я уже почти сошел с ума, ты соизволила дать мне весточку. Спустя семь дней ожидания самого худшего.
– А чего ты хотел? – закричала она. – Ты убил моего отца, твердо уверенный, что я об этом не узнаю! Ты… ты предал меня!
Лицо Никоса потемнело:
– Твой отец сделал свой выбор. Как и ты. Мой сын возвращается со мной.
– Пожалуйста! – Ее голос снова понизился. Слезы катились по щекам, но Анна их не замечала. – Ты не можешь забрать его! Я… я все еще кормлю его грудью. Ты ведь не хочешь оставить его сиротой?
Глаза Никоса вспыхнули, не предвещая ей ничего хорошего. Анна была готова прикусить себе язык. Из-за нее Никос еще ни разу не видел своего сына. Хуже того, он уже понял, что она успела дать ему имя, нарушив тем самым свое обещание.
Его лицо дернулось, но сразу же снова стало спокойным.
– Ты не совсем верно истолковала мой поступок, zoe mou,[1] – вкрадчиво произнес он, и этот шелковый голос напугал Анну больше, чем его неконтролируемая ярость минутой ранее. – Я не собирался отнимать у тебя сына.
Облегчение лишило Анну последних сил. Бледная улыбка показалась на ее губах.
– О, Никос… я думала… Спасибо.
– Не спеши меня благодарить. – Он мрачно улыбнулся. – Ты едешь с нами.
Никос не чувствовал удовлетворения. Наоборот, он был в ярости. Четыре месяца он жил с мечтой о мести. Точнее, о справедливости.
Губы Никоса изогнулись в невеселой усмешке. Разве он намеревался забрать Анну с собой в Лас-Вегас? Зачем? Чтобы снова каждый день видеть ее за столом и вспоминать… Черт, нечего вспоминать! Все уже в прошлом.
Никос сжал зубы. Нет, ему хотелось видеть глаза Анны, когда он, не скрывая своего удовольствия, скажет ей, что забирает их сына с собой. Но, взяв его на руки, Никос почти задохнулся от любви и нежности и понял, что никогда не сможет причинить ему боли. А именно это он сделает, отняв у мальчика мать.
2 
