8 
– Нет. Ты оказал отцу помощь, а когда он был уже уверен, что дела налаживаются и благодаря строительству фабрики в Китае он сможет выйти на мировой рынок, ты потребовал деньги назад. Миллионы долларов уже были пущены в дело, а ты…
– Миллионы долларов, которые он клал в свой карман, – отрезал Никос. – Твой драгоценный отец строил фабрику только на бумаге, расплачиваясь моими деньгами за машины, дома и свои долги клубу «Виктор Синицын».
– Не может быть, – прошептала Анна одними губами, уже зная, что это правда. Она сразу вспомнила и лихорадочное оживление отца, и то, как он тратил деньги, не считая. «Феррари» для себя, бриллианты для матери и полуразрушенный особняк под Петербургом – чтобы напомнить всем, что в их жилах течет кровь одной из известнейших в прошлом фамилий России, как говорил он. В те дни отец даже перестал давить на нее, требуя, чтобы она согласилась выйти замуж за Виктора.
– Я ничего не говорил тебе и даже не обратился в суд, – продолжал Никос, – чтобы ты не переживала. Если бы он просто попросил меня одолжить денег, я бы дал. Ради тебя. Но обкрадывать себя? Этого допустить я не мог.
Ее невидящий взгляд остановился на глобусе, и тонкий дрожащий палец замер где-то рядом с Санкт-Петербургом. Анна всем сердцем желала вновь оказаться там, нищая, никому не нужная, но без пятна на имени. Все лучше, чем знать горькую правду.
– Так вот почему он умер, – закрыв глаза и борясь с непрошеными слезами, сказала она. – Когда понял, что он банкрот.
– У твоего отца была слабая воля. И он был трус. – Рука Никоса опустилась на ее плечо. – Скрывать от тебя правду уже не имеет смысла. Ты не поверишь, но мне жаль, что я и в тебе ошибся.
Анна сжала зубы и пообещала себе, что убьет себя на месте, если расплачется перед ним.
– Ненавижу тебя, – горячо прошептала она.
Давление на ее плечо усилилось.
– Это взаимно.
– Пусти! – Она дернула плечом.
– Ну, нет. – Никос подтолкнул ее к книжному шкафу, сверху донизу заставленному книгами в кожаных переплетах. – Ты не забыла, что кое-что мне задолжала?
Костяшками пальцев он прошелся по скуле Анны, по нежной гладкой коже щеки и замер.
Ей стоило огромного труда не запустить руки в его черные короткие волосы, не притянуть к себе и не поцеловать этот твердо сжатый рот.
Предательство собственного тела, устремившегося навстречу Никосу, ошеломило Анну.
– Конечно, ты можешь заставить меня, – пренебрежительно сказала она. – Насколько я помню, темницы здесь не было, но, может, за время моего отсутствия ты позаботился и об этом?
Его теплое дыхание коснулось щеки, вызвав в ее теле дрожь. Прижавшись к ней вплотную, Никос это ощутил. На его губах показалась ленивая чувственная улыбка.
– Темница не понадобится. Сгодится и моя спальня. И вряд ли ты захочешь покинуть ее по собственной воле. Ну, так как? Ты добровольно согласишься на мое предложение или мне придется привязать тебя к кровати и напомнить, от чего ты отказываешься?
Его хрипловатый голос сковывал волю, вызывая из памяти непрошеные воспоминания о ночах, пронизанных волшебством и наслаждением. Анна сжала кулаки и воскликнула с отчаянием:
– Ты этого хочешь? Зная, как я тебя ненавижу?
– Вот это мы и проверим. Согласись, у меня есть причины тебе не верить.
Он наклонил голову, и Анна обреченно закрыла глаза, с восторгом вдыхая его запах: от него пахло мылом, знойным, горячим солнцем пустыни и еще чем-то, для чего и слов в языке нет, но это «что-то» обладало притягательной силой, которой так и хочется покориться.
Никос не спешил. Анне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем его губы коснулись ее. Она ожидала яростного натиска и оказалась совсем не готова к нежности. Колени ее подогнулись, и Анна повисла на нем, запрокинув голову.
Горячие губы Никоса прижались к впадинке на шее, почти опалив нежную кожу. В перерывах между поцелуями он что-то тихо бормотал на греческом, и она снова почувствовала себя любимой…
Внезапно Никос отпустил Анну. Вздох разочарования вырвался из ее груди помимо воли.
– Ты чудесно ненавидишь меня, дорогая, – холодно заметил он.
Анна испуганно открыла глаза. Никос смотрел на нее с усмешкой, водя пальцем по внутренней стороне запястья. Его глаза ничем не отличались от льдинок.
Он откинул от себя ее руку. Этот жест мгновенно напомнил ей, что такое уже было. Никос снова отверг ее.
Чувствуя себя бесконечно униженной, Анна закусила губу. О, теперь она поняла, чего он пытался от нее добиться. Его нежность была всего лишь способом задеть ее посильнее, поймать на наспех придуманной лжи. Реакция тела Анны была уж слишком очевидна, опровергая ее же собственные слова.
8 
