198 
Марк Юлиан почувствовал крайнее отвращение к Императору, когда тот повернулся и фамильярно положил свою огромную ручищу на его плечо.
— Мой великий и добрый друг! Ты спас мне жизнь. Я не забуду этого никогда.
— Об этом пустяке не стоит даже говорить. Я просто удачно бросил страуса, вот и все.
— Ах! — и Домициан высокопарным актерским жестом сжал свои виски и опустился на каменную скамейку. — Кинжалы! Мою голову пронзили кинжалами! Это невыносимая боль.
Домициан казался теперь ниже ростом и совсем не был похож на Императора. Его скорее можно было принять за усталого и брюзгливого хозяина мелкой лавчонки.
— Посиди здесь, мой повелитель. Я кликну носилки, чтобы ты приказал отправить эту женщину назад в лагерную тюрьму. Я отменю также все аудиенции, назначенные на завтра.
— Великолепно. Я просто не знаю, что бы я делал без тебя. Ах, насколько спокойнее и приятнее быть простым ремесленником!
Храм с виллой связывала специальная линия. Дернув за шнур, можно было вызвать носилки, что Марк Юлиан и сделал. Они показались на тропинке через считанные секунды. Их несли восемь носильщиков, одетых в белую одежду. Носилки опустились, Домициан быстро и бесшумно забрался внутрь, и его унесли прочь.
Марк Юлиан пустился тем временем на поиски Плация и обнаружил того на посту у портика. Плаций был посвящен в заговор совсем недавно. Он был первым преторианцем, которого удалось привлечь на свою сторону. Именно Плаций предупредил его о том, что Ауриану должны были вечером привести сюда. Эту услугу Марк собирался вознаградить сотней серебряных денариев[17].
— Не слишком ли преждевременно? — шепотом осведомился у него Плаций.
Из-под золотого шлема в темноте виднелись лишь очертания массивной челюсти и глаза, похожие на маленькие, светящиеся угольки. Плаций все еще никак не мог успокоиться после того, как Домициан грубо оскорбил его достоинство.
— Это покушение — целиком дело ее рук, а не моих. Я же о нем ничего не знал, — быстро объяснил Юлиан. — Эту женщину необходимо доставить обратно в тюрьму. Не спеши подавать карету. Я хочу побыть здесь один.
Плаций кивнул с понимающим видом, не задавая лишних вопросов. Он полагал, что Марк Юлиан желает провести рекогносцировку храма и его окрестностей. Он мог быть использован как место приведения замысла заговорщиков в исполнение, когда настанет удобное время.
— Как ловко ты сумел обхитрить его, убедив не казнить эту женщину! — прошептал Плаций. — Это развеяло у моих солдат последние остатки уважения к нему. Ты ускорил созревание плода, и скоро его можно будет сорвать.
— Не испытывай мою известную скромность бременем такой похвалы. Иди. И не спеши.
Плаций криво усмехнулся и, резко повернувшись, исчез. Марк Юлиан же вернулся в небольшой храм Сильвания, где его ждала Ауриана, закованная в кандалы.
Несколько мгновений ему пришлось бороться с желанием унести Ауриану. Он вообразил себя героем из старой легенды. Глупость этой идеи была очевидна — им не удалось бы уйти дальше столба, отмечавшего первую милю. В конце концов времена теперь были совершенно иные. И если она будет когда-нибудь спасена, то вовсе не благодаря усилиям Геркулеса, а посредством тонких, тщательно продуманных интриг, требующих напряженной работы ума.
Марк остановился на расстоянии десяти-двенадцати футов от Аурианы. Она с опаской взирала на него, напоминая дикую, необъезженную лошадь, готовую пуститься вскачь при его приближении.
«Я должен быть готов, что она никогда не будет моей, что она может вполне возненавидеть всех мужчин и жить этой ненавистью».
Почти полная луна показалась над вершиной горы Альбан. Марку она казалась выцветшим от старости глазом ведьмы, летающей ночью на помеле. Сейчас этот глаз неотрывно следил за Аурианой. Сильный ветер не давал покоя веерным пальмам и раздувал всклокоченные волосы Аурианы.
Марк знал, что в окрестностях виллы рыскало много шпионов и соглядатаев Домициана и поэтому не мог с полной уверенностью рассчитывать на уединенную беседу с Аурианой в компании лишь пяти бронзовых змей, злобно взиравших на них из фонтана.
Ауриану пробирала дрожь — ночь была холоднее обычного. Марк снял с себя плащ и медленно двинулся к ней. Расстояние между ними, сокращавшееся с каждым шагом, воспринималось им как нечто живое. То, что он вначале принял за опаску в ее глазах, на самом деле было пытливым интересом. О, эти глаза! В них отразился неординарный, глубокий ум существа, воспитанного природой и ставшего ее лучшей частью.
198 
