очень нудно 
29 
– Как сыро, – обратился он к официанту. – Деревья… – Заговорив о погоде, он хотел немного укрепить свой клочок Англии; он хотел сказать, что если дождь зарядит надолго, то скоро все листья облетят. Ему хотелось озвучить свой клочок, оживить его чем-то вроде фотографии Аннет и картинок из «Улыбок экрана»; ему хотелось проводить здесь часы. Он будет здесь питаться, к нему привыкнут.
Официант не понял.
– Bitte, – сказал он, волнуясь. – Bitte. – Пришел метрдотель. – Bitte, – успокоил он, – Bitte. – Он ушел и вернулся с уборщицей. – Что вам угодно? – спросила та по-английски. Ему совершенно нечего было сказать, и, хотя перед ним стояла почти нетронутая кружка, пришлось заказать еще одну. Он видел, как в другом конце зала официанты судачат. Главное, что это официанты: с официантками куда проще отстоять свой английский клочок. За последние десять лет он объездил полсвета, и всегда получалось, что Англия рядом. Он работал в таких местах, где его предшественники уже освоили английский клочок – даже в восточных борделях женщины понимали английский язык. Всегда был клуб (покуда он оставался его членом), партия в бридж, неоготическая англиканская церковь. Сквозь чужое стекло он смотрел на чужой дождь и думал: Крог не даст работу. Завтра поеду обратно. И тут же улыбнулся, забыв обо всем на свете, потому что за стеклом, подняв воротник пальто, в промокшей шляпе стояла и смотрела ему в глаза Англия.
– Минти, – позвал он, поражая официантов. – Минти!
Вошел Минти, настороженным взглядом окинув столики. – Вообще-то я сюда не хожу, – сказал он. – Эти молодчики из миссии… мы не очень ладим. – Он сел, сунув шляпу под стул, наклонился и доверительно сообщил:
– Это посланник их науськивает. Я абсолютно уверен. Он меня терпеть не может.
– А что они делают?
– Смеются, – ответил Минти и взглянул на пивные кружки. – Кого-нибудь ждете?
– Нет, – ответил Энтони. – Хотите пива?
– Если позволите, – сказал Минти, – я бы выпил чашечку кофе. Я противник крепких напитков. Не из моральных соображений – просто они не для моего желудка. После операции, которую я перенес десять лет назад, точнее – почти десять лет назад. Двадцать первого августа будет как раз десять лет. В день Святой Жанны Франсуазы Шантальской, вдовицы. Я был между жизнью и смертью, – продолжал Минти, – целых пять дней. Я обязан своим избавлением святому Зефирину. Простите, я вам надоел. – Нет, нет, – заверил Энтони, – нисколько. Это очень интересно. У меня тоже была операция десять лет назад, и тоже в августе. – Глаз?
– Нет. Это… рана. Осколок. У меня был аппендицит. – У меня в том же районе, – сказал Минти. – Правда, аппендикс не стали удалять. Побоялись. Разрезали и сделали дренаж. – Дренаж?
– Именно. Вы не поверите, сколько они выкачали гноя. Кувшин, не меньше. – Он подул на кофе, который принес официант. – Приятно побеседовать с соотечественником. И такое совпадение – вы тоже были в пенатах. – В пенатах?
– В школе, – пояснил Минти, помешивая кофе, и, злобно прищурив ликующие глаза, продолжал:
– В чемпионах, небось, ходили, а? Старостой были? Энтони замялся.
– Нет, – сказал он.
– Погодите, а в каком, я забыл, пансионе…
Энтони взглянул на часы.
– Простите. Мне надо идти. Меня с утра ждут в «Кроге». – Я вас провожу, – сказал Минти. – Мне тоже в те края. Не спешите. Крог только что пришел в контору.
– Откуда вы знаете?
– Я звонил вахтеру. Такие вещи надо знать. А то получится как вчера.
– Неужели все, что он делает, идет в хронику? – Почти все, – ответил Минти. – А то, что он делает тайно, – это заголовки, экстренные выпуски, телеграммы в Англию. Я человек религиозный, – продолжал Минти, – мне приятно сознавать, что Крог – ведь он богатейший в мире человек, диктатор рынка, кредитор правительственных кабинетов, всесильный маг, превращающий наши деньги, колоссальные миллионы в дешевую массовую продукцию «Крога», – приятно знать, что этот самый Крог такой же человек, как все, что Минти за ним все видит, все замечает, а то и подложит ему на стул канцелярскую кнопку (вы Коллинза-то, историка, помните?). Это для меня как вечерняя молитва, Фаррант, как vox humana. «И возвысит униженного и смиренного духом». Партридж, бывало, любил… вы, конечно, знаете, о ком я…
– Партридж?
– Старший капеллан. Он всего год-два назад ушел на покой. Очень странно, что вы не помните Партриджа.
– Просто я задумался, – сказал Энтони. – Дождь прошел. Я должен попасть в компанию, пока он снова не зарядил. Я без пальто.
29 
